С. Крючков― Добрый вечер, здравствуйте! Это «Разбор полета» — программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Проведут ее сегодня Стас Крючков и Марина Максимова. А нашей гостьей сегодня станет Татьяна Анатольевна Тарасова, заслуженный тренер Советского Союза. Татьяна Анатольевна, доброго вам вечера!
Т. Тарасова― Добрый вечер, здравствуйте!
М. Максимова― Добрый вечер!
Т. Тарасова― Здравствуйте, дорогие! НРЗБ
С. Крючков― Мы очень рады вас слышать. Мы по традиции начинаем эту программу с вопроса о самом сложном решении, которое доводилось принимать в жизни нашему гостю. Которое в чем-то, может быть, стало для него знаковым, определяющим или трудным. Над чем частенько задумываетесь, к чему возвращаетесь. Я хочу немножко переиначить. Конечно же, были, наверняка были. А вот были ли среди этих решений те, которые давались трудно и при этом, может быть, были даже отчасти спонтанными. Татьяна Анатольевна?
Т. Тарасова― НРЗБ принимать мгновенные решения. На эти решения отводятся даже не минуты или полминуты. Правильное решение, самое правильное в моей жизни, было принято, когда мы выходили с Лешей на Олимпийские игры. Мы были первые, и нас впрямую никто не доставал. 12 шагов оставалось — я потом померила НРЗБ. Он ко мне повернулся и спросил, сколько прыгнул. На мой взгляд, никогда нельзя снижать планку. Я не хотела говорить о Плющенко, а сказала, что Тимоти НРЗБ хотя Тимоти прыгнул 3. Я сказала: «Тимоти прыгнул 3». И он от злости, от того, что я ему не ответила на вопрос, сколько ему прыгать, и сколько, ясное дело, прыгнул Плющенко… Я не хотела об этом говорить.
Но нужно отвечать мгновенно, потому что каждая секунда… Это, наверное, был самый правильный в моей жизни, такой вот вопрос быстрого реагирования, которое принесло нам золотую медаль.
С. Крючков― Из чего это складывается? Из жизненного опыта, из таких частных взаимоотношений, когда вы понимаете характер человека, с которым работаете? Может быть, еще какие-то факторы здесь оказываются влияющими на возникновение таких мгновенных решений, которые потом переосмысливаются, к которым возвращаешься в памяти?
Т. Тарасова― Конечно, из знания профессии.
М. Максимова― Алло?
С. Крючков― Немножко разорвалась связь. Ведь путь в профессию у Татьяны Анатольевны…
М. Максимова― Татьяна Анатольевна, что-то у нас со связью не очень хорошо. Вы пропали.
Т. Тарасова― Нет, я на месте. Как сидела, так и сижу.
С. Крючков― Немножко западал сам ваш монолог. Возвращаясь к разговору о жизненом опыте и о знании профессии.
Т. Тарасова― Знание профессии — конечно. Знание человека. Просто все эти решения… Какие я принимала решение? По жизни я принимала вот такие решения.
Так же, как у Наташи Бестемьяновой с Андрюшей тоже был один такой момент, что мы могли бы проиграть. Мы могли бы, потому что так складывался чемпионат — немножко нечестно. И поэтому надо было понять, как кататься. И вот я к ним зашла. Мы вместе шли, я за ними зашла. Они сидели, уже ждали меня. Андрюша пришел к Наташе. Ждали и смотрят на меня такими вопросительными глазами. Я им тут же сказала: «Знаете, как катать? Сегодня надо так катать, чтобы не оставить ни у кого шансов. Чтобы сделать невозможным, чтобы вам не поставили самые большие оценки. Так тронуть каждое сердце, чтобы зал вообще не дышал. Как вы это сделаете — это ваше дело». И мы пошли. Они катались — я никогда не видела, чтобы они так катались. А я видела их миллион тысяч раз.
Вот какие-то такие решения, которые принимаешь — самые трудные, наверное, поворотные моменты твоей жизни. Так же, как и с Женькой Платовым, двукратным олимпийским чемпионом. Он стоит на своей последней Олимпиаде и молится, молится у всех на глазах. Он никогда этого не делал. Он делает что-то такое, чего он не делал никогда. И говорит: «Я готов, я готов, я готов». Ему это никогда несвойственно. И я вижу, что он действительно уже совсем готов. Их практически объявляют, осталось несколько секунд до объявления. А я стою с бутылкой воды. И я как плескану ему в лицо! При всех. И всё на рубашку. И он вдруг сразу говорит абсолютно нормальным голосом, тоном: «Ой, а я ее 2 часа гладил».
С. Крючков― Это Нагано, 1998 год.
Т.Тарасова: Я брала их для того, чтобы они были золотыми, и они стали золотыми
Т. Тарасова― Да, и они пошли. И вот дверь открывается, и она сразу плакать. Потому что она тоже видит, что он не в себе. И они катались — в зале было слышно, как муха пролетит. Ну, эта профессия тоже построена на этом. Понимаете, это мгновенное реагирование.
М. Максимова― Вы сейчас сказали по поводу «нечестно». Просто если говорить не только о фигурном катании, а вообще о всех видах спорта…
Т. Тарасова― Я говорю, на мой взгляд.
М. Максимова― Да, безусловно. Но вот это слово «нечестно» встречается довольно часто, опять же, в любых видах спорта. С этим стоит смириться? Что это некий такой элемент, который присутствует всегда — и раньше, и сейчас. То есть ничего не меняется?
Т. Тарасова― Вы знаете, в чем не меняется? Если ты немножко обгоняешь время — немножко или множко (или как мой отец, мне кажется, обогнал на 50 лет), то люди еще недопонимают каких-то уникальных программ. И всегда возникает противоречие между тем, что было…
Вот как с нашими девочками сейчас: как было, как прекрасно катались, руками разводили — такая красота неописуемая! А тут взялись вдруг такие девочки, их много. У нас сейчас вообще их много, и НРЗБ очень много, и они вдруг пробуют четверные прыжки. Конечно, японка прыгает, прыгает кореянка, одна американка прыгает. Но это всё можно пересчитать на пальцах одной руки.
Понимаете, но это как бы следующая ступень развития этого вида спорта. С одной стороны, в художественной части, с другой стороны, спорт — это техника. Выше, дальше, сильнее. Это мастерство.
Так вот в техническом комитете уже сразу придумали, что надо это не разрешать. Вот уже не разрешили в короткой программе делать четверной. Понимаете, всегда есть желание всех сравнять, и вот этих выскочек, которые опережают время, немножко подержать. Как сейчас опять хотят принять коммюнике, что за вот эти четверные прыжки оценка будет ниже, чем она сейчас. Не понимая, что тройные прыжки прыгает миллион человек — уже все, маленькие дети в 12-13 лет прыгают. А четверные прыжки прыгают единицы. Это те, кто уже вышли в космос. И за ними всё равно будет тянуться мир. Юдзуру Ханью остался на свою третью Олимпиаду для того, чтобы попытаться прыгнуть 4 с половиной. Но понимаете, сейчас они борются, хотя НРЗБ. Конечно, это направлено против… Наши же делают.
М. Максимова― Да, значит, против России.
Т. Тарасова― Ну, вроде да.
С. Крючков― Татьяна Анатольевна, вот этот выход в космос, эти сумасшедшие четверные или даже в 4 с половиной оборота прыжки — это в конечном счете результат какого-то, как говорится, бог поцеловал?
Т. Тарасова― Да, конечно.
С. Крючков― Или это бесконечные усилия?
Т. Тарасова― Нет, ну, рожденный ползать летать не может. Понимаете, когда у человека есть определенные способности, и когда он попадает на тренера, у которого есть тренерские таланты. В этом стечение очень многих обстоятельств. Это прогресс, а прогресс остановить нельзя. Вообще ничего нельзя запрещать.
С. Крючков― В вашей тренерской карьере наверняка же было так, что вам встречались люди, и вы видели, что они поцелованы богом, у них есть дарование, но в конечном счете не случалось — не было этих золотых медалей.
Т. Тарасова― Знаете, бог миловал.
С. Крючков― Не было?
Т. Тарасова― У меня были, но они были очень хорошие катальщики. Те, кого я вела, на которых я ставила. Понимаете, я брала их для того, чтобы они были золотыми, и они стали золотыми.
М. Максимова― Скажите, что должно произойти, есть какие-то критерии, или, не знаю, должна быть какая-то искра, вы что-то должны заметить — что должно совпасть, чтобы вы определили: да, вот этим человеком я буду заниматься?
Т. Тарасова― Это у нас называется чуйка. Вот как это называется.
С. Крючков― А из чего она, собственно, складывается?
Т. Тарасова― Она вырастает из знания профессии. Из того, что ты чувствуешь. Ты видишь, как с этим человеком, с этим ребенком у тебя складывается. Кто твой человек, кто не твой человек. У кого какие способности, как их можно развить. Что можно предложить ему делать, и сделать красавца в любом случае.
М. Максимова― А это быстро происходит? Вот это решение вы быстро принимаете?
Т. Тарасова― Когда у меня были мои выращенные ученики, которых я растила с юниорского разряда — такие, как Жиганшин, как Ира Моисеева с Андрюшей Миненковым, с юношеского разряда до заслуженных мастеров спорта — я это видела. Конечно, можно подумать, это наглость моей стороны, но я была девочкой, 20 лет, и я видела, что из этих можно сделать что-то необыкновенное. А уже потом, конечно, я кого-то брала и видела, как я могу переделать и что я могу. Я никогда не брала людей, которые на самом верху. Я брала людей, которые, например, уже были наверху и проиграли. Как Пономаренко.
С. Крючков― А такие истории, когда пересиливали человеческие качества? В 1996 году после долгих лет в парном катании, в танцах вы вдруг стали заниматься с Куликом. Я где-то читал, что…
Т. Тарасова― В одиночном катании. Одиночное катание — само по себе космос. Это совсем другое дело.
С. Крючков― Чтобы вступить в эту воду, насколько я знаю, у вас была договоренность о том, что будет проведено 10 тренировок. На каком этапе вы приняли решение, что этот парень — это тот парень, с которым мы будем работать?
Т. Тарасова― Нет, я с ним уже работала. Я ему уже 2 года как ставила программу до этого. А потом он сказал: «Или я совсем уйду, или вы останетесь со мной работать и будете меня тренировать. Я хочу тренироваться у вас». Я просто сказала: «Илюша, я подумаю. Я тебя люблю и никому тебя не передам. Но я должна подумать, что делать с теми людьми». У меня в то время был театр. Они уже все были на гастролях. Всё было устроено. Но я должна была понять, как я сумею делать и то, и сё.
Т.Тарасова: Когда ты берешься тренировать человека, ты отвечаешь за всё
С. Крючков― Вот эта человеческая нежность в отношениях между тренером… Это какая-то безусловная необходимость?
Т. Тарасова― Для меня необходимость. Я очень их люблю, очень опекаю. Такие замученные моей любовью. Действительно, потому что, как говорил Илюша: «Перестаньте во мне располагаться». Потому что для того, чтобы ему помогать, нужно знать каждую его клетку.
С. Крючков― А тренерские расставания — это наверняка тяжелая штука?
Т. Тарасова― Тяжелая. Это тяжелая вещь. Меня практически бог миловал. Потому что Илюша больше не катался, он просто ушел в шоу. Но мы сейчас остались в очень хороших отношениях и будем каждый помнить друг друга до самой смерти. Понимаете, любя друг друга.
С. Крючков― А существует ли такая, что ли, межтренерская ревность, когда случаются переходы? Как Роднина с Зайцевым — они же пришли к вам после тренировок у Жука, и вам пришлось их принять. Как складываются отношения в этом мирке, можете приоткрыть завесу тайны? Прежде всего на уровне отношений между наставниками — не самими спортсменами, конечно.
Т. Тарасова― Я никого никогда к себе не звала. Вот просто не звала и звать не буду. Они сами меня находят. Они меня видели, находили меня сами. Как Грищук и Платов. И дальше я шла с ними по очень нелегкой жизни, но по очень интересной. Это не потому, что я не задумывалась над тем, что человек ушел. Просто так ничего не бывает.
Это как в семье. Люди разводятся, и не хочется слушать, кто виноват. НРЗБ Но если ты работаешь с человеком — с ребенком, в общем, ты его знаешь с детских лет — если ты его недолюбливаешь сегодня, то завтра он обязательно от тебя уйдет. Если он чувствует, что ты — его, ревность не позволит ему, когда он уже замахнулся на большие высоты, быть на каких-то вторых или третьих ролях.
М. Максимова― Сразу вспоминается, сколько же разговоров наши с тобой, Стас, коллеги-журналисты писали про Медведеву, когда она ушла от Тутберидзе. Сколько было некрасивых, ярко окрашенных слов.
Т. Тарасова― Безобразно.
М. Максимова― Да, вы выразились точнее меня. Было сказано в ее адрес.
Т. Тарасова― Я с одним даже чуть не понравилось.
М. Максимова― Да?
Т. Тарасова― Да, просто ну чего, девчонку прямо убивали на глазах.
М. Максимова― При том, что казалось бы, вещь, которая происходит, бывает.
Т. Тарасова― Задают такие вопросы, что только взять и сразу драться, морду бить. НРЗБ чтобы ранить НРЗБ
М. Максимова― Так вот в одном из интервью вы сказали, что со временем как тренер стали мягче. Вы как-то так упомянули. Это правда? И почему так?
Т. Тарасова― Вы знаете, это, наверное, с годами.
М. Максимова― Приходит понимание чего-то нового? Чего именно?
Т.Тарасова: Этери — прекрасный тренер. Она фанатично работает
Т. Тарасова― Вы знаете, у меня сейчас нет ответственности. Потому что у меня нет никого своего. И я ни за что конкретно, за этого человека. Когда ты берешься тренировать человека, ты отвечаешь за всё. Понимаете, за всё. За то, как он встал, за то, что он сделал. За то, как он покушал, как он покакал, как он провел разминку — абсолютно всё. Что он ел, как он ел, сколько он будет есть, когда, сколько он пробежит, как он пробежит. Всё, понимаете? Мы уже так друг друга знаем. Когда НРЗБ выиграл большие соревнования — в основном, Олимпийские игры, это знание остается на всю жизнь. Можно не разговаривать друг с другом, не видеться целый год, но ты чувствуешь, что он делает, что он может сделать в такой или иной ситуации.
С. Крючков― Татьяна Анатольевна, это ведь фактически семейная история.
Т. Тарасова― Да, мне было очень жалко Женю. Я считаю, что, конечно, Этери… Она взрослый человек. У них произошел развод.
М. Максимова― Как раз по той причине, о которой вы сказали? Что получается, люди расходятся, если человек чувствует, что его недолюбливали.
Т. Тарасова― Этери — прекрасный тренер. У нее сидит целая скамейка. Выдающийся тренер. Целая скамейка сидит — одни только девочки чего стоят. Понимаете, она фанатично работает. Она работает на разрыв аорты. Она работает по 12 часов. Я это вообще обожаю и очень уважаю. Да, у нее тяжело работать. А кто обещал, что будет легко?
М. Максимова― Кстати, ее обвиняют в том, что она издевается над подопечными, выжимает из них все соки.
Т. Тарасова― Это неправда. Она не издевается. Они у нее работают больше, чем другие. Это видно по тренировкам. По тренировкам перед чемпионатами. Они прыгают в 4-5 раз больше, чем другие.
М. Максимова― Поэтому и результат.
Т. Тарасова― Вот именно.
М. Максимова― Мы сейчас на этом моменте прервемся, потому что у нас первая часть «Разбора полета» пока заканчивается. Я напомню, что у нас на связи Татьяна Тарасова, тренер. У нас сейчас краткие новости, потом короткая реклама, и мы вернемся в студию.
НОВОСТИ.
РЕКЛАМА.
С. Крючков― Это действительно «Разбор полета», вторая часть нашей программы. Работают все наши средства связи. Присоединяйтесь к трансляции на основном YouTube-канале «Эха». Ну и пишите смски по номеру +7-985-970-45-45. Сразу после нас в 23:00 «Футбольный клуб». Сегодня Сергей Бунтман, Василий Уткин и спортивный журналист Станислав Минин, обозреватель «Независимой газеты». После полуночи программа Владимира Ильинского «Кладовая солнца» из архива «Эха Москвы». С часу до 3-х пополуночи программа Игоря Юджина «Хранитель снов».
Татьяна Анатольевна, вот мы заговорили о довольно длинной скамейке у Тутберидзе со спортсменами, которые действительно работают больше других. В такой ситуации, когда у тебя много подопечных, могут быть любимчики? Как было в вашей тренерской практике? Вообще, «любимчик» — имеет право на существование такое понятие?
Т. Тарасова― Вы знаете, я, например, могу сказать: я люблю талант. Если он у человека есть, то я его очень люблю. Можно любить просто по-человечески, но в работе, конечно, ты любишь талант, потому что ты его видишь, и ты всегда в восторге. Понимаете, в работе не устаешь. Не замечаешь, как проходят эти часы. Часы, дни и ночи. Не замечаешь, потому что ты поглощен. Поэтому и Тутберидзе поглощена. Я видела, как работала Лена Водорезова, когда Этери у нее стала. Она ее вела всю жизнь. Это был один организм, как одна капля.
М. Максимова― Раз заговорили про таланты, просто не могу не обратить внимание, потому что у нас масса вопросов, которые приходит сюда в чат на канале в youtube. Прямо умоляют: «Спросите про Женю Медведеву». Спрашиваю про Женю Медведеву.
Т. Тарасова― Отвечаю, что знаю. Я знаю, что она уехала от коронавируса. Она была в Канаде. У нее должны были быть показательные в Японии, и она поехала туда на 1,5 месяца. Полетела, сначала отсидела 2 недели. Она переехала из Канады в Америку, кажется, а потом уже полетела туда, в Японию. И когда она приехала, шоу отменили. Но ведь японцы — у них есть места, где так же, как у нас, НРЗБ где не пролетит никакая инфекция, сразу будет выловлена. И она осталась там. И я знаю, что она осталась там, и там тренируется с японскими девочками.
Тут же все очень дружны, это такая компания, знаете, на всю жизнь. Если ты работаешь, если ты работаешь долго… Вот я работала долго, за 50 лет всех знаю. И когда появляются судьи (судьи же вообще в основном появляются из людей, которые катались — откуда же они могут появиться?), я говорю: «Я что, умерла тогда? Я не видела этих людей, не знаю». Так что она в Японии.
М. Максимова― Скажите, как вообще скажется вот эта пандемия коронавируса на фигурном катании?
Т. Тарасова― А кто знает? Как я могу это знать?
Т.Тарасова: Мы готовы работать сутками. Чтобы на катке каталось по 4 человека. И тренеры
М. Максимова― Вот чемпионат 2020 отменили.
Т. Тарасова― Но мы же все вместе первый раз в такой ситуации, всем миром. Будем стараться, потихонечку выходить.
М. Максимова― Но вот это отсутствие соревнований…
Т. Тарасова― Каких соревнований! Тренировок. Коньки в ботинки, ботинки засохли. 2 недели сейчас только ботинки раскатать. Просто чтобы ноги были не в кровь. Понимаете, чтобы наминов не было. У нас это очень большой вопрос. Потому что ты раскатываешься и первые 10 минут можешь не чувствовать, где у тебя уже кожи нет. Потому что они как перчатки — они сухие, не знаю какие, эти ботинки. К этому времени уже с программами. А все же без программ. Потому что все готовились к чемпионату мира, а чемпионат мира отменили, и тут сразу всех посадили домой.
Это очень сложная ситуация. Поэтому я, например, очень прошу руководство нашей страны войти в наше положение и разрешить нам аккуратно… Пусть хотя бы только сборная команда и еще 2-3 человека. Мы готовы работать сутками. Чтобы на катке каталось по 4 человека. И тренеры. Чтобы их немножко катать.
Потому что раскатать ботинки — это 2 недели. Потом нужно делать программы. Просто раскататься — еще 2 недели, а потом нужно делать программы. Программы в отсутствие формы делать очень сложно, потому что когда ты делаешь в конце сезона, ты набрал свою самую высокую форму. Ты вертлявый, ты что угодно можешь повторить и сделать. Ты мягкий как пластилин. А сейчас на это уйдет не один месяц.
М. Максимова― Единственное, хотя это сложно назвать плюсом — что все в одной лодке. То есть все окажутся в более-менее одинаковых условиях.
Т. Тарасова― Нет, не в одинаковых.
С. Крючков― А почему?
Т. Тарасова― Вот я говорю, а вы не слышите. А если вы не слышите, как же тогда будут понимать другие люди? Я же говорю, что в Японии тренируются.
М. Максимова― А, у них тренируются. Просто в новостях было, что у них тоже объявлен карантин, границы закрыты.
Т. Тарасова― Конечно, да, всё закрыто. Но есть спортивные базы. Есть врачи, которые там работают. Есть медицинский персонал, который каждый день будет тебя определять. ЧТо вы, это же профессиональный спорт. Это поставленаоне просто так: здравствуйте, я ваша тётя. Нет, такие базы есть в Китае, где тренируются. И в Корее тренируются.
М. Максимова― А в Штатах есть?
Т. Тарасова― Это те страны, где есть спортсмены, которые конкурируют с нами.
С. Крючков― И тренировки там даже не приостанавливались?
Т. Тарасова― Нет.
М. Максимова― Сложно будет, да.
С. Крючков― Татьяна Анатольевна, нам остается только уповать, что будем смотреть по ситуации. Конечно, пеняя на то, что у них есть возможность тренироваться, а у нас пока…
Т. Тарасова― И у нас есть. Только надо этим заняться. Это сложный вопрос, да. Вот мы начали заниматься.
С. Крючков― Коль скоро у нас всё-таки «Разбор полета» — это о людях. Немножко воспоминаний. Как в вашей жизни появилось фигурное катание? Когда к вам пришло свое человеческое понимание магии этого вида спорта? Отчасти, может быть, даже вида искусства.
Т. Тарасова― Знаете, «я была девушкой юной сама не припомню когда». Меня в 4 года привели на каток. В 4 года. Я орала, что я не хочу НРЗБ.
С. Крючков― А когда захотели?
Т. Тарасова― А захотела уже 7 лет. Захотела очень. Так очень часто бывает. Потому что сначала ты хочешь гулять. Тем более после войны, все дети гуляли около домов, никто нас не провожал, никто с нами не сидел. Мы все гуляли сами по себе, свободные. Никто за нас не боялся, войны уже не было. И поэтому такая свобода — а тут надо наряжаться и идти на холодный каток, надевать по 2 часа коньки, проходить туда надо, ехать. Но я считаю, что очень быстро поняла.
Так очень часто бывает — и с музыкантами тоже, потому что родители чувствуют. У меня муж был большой музыкант, Владимир Всеволодович Крайнев. Вот его мама привязывала к стулу, потому что он стал раньше петь, чем говорить, и было понятно, что у него абсолютный слух. И поэтому какой ребенок хочет сидеть на стуле около рояля? Он что, в 4 года соображает, где ему сидеть? Нет. Это, конечно, жизнь родителей, посвященная талантливым детям. И вот она его привязывала к стулу, потому что так он вскакивал и через секунду уже был во дворе. А так, со стулом, мотаться ему неудобно.
Я уже сама ездила на каток после 6 лет. Через всю Москву. Я уже туда хотела. Когда я поняла, когда первый раз почувствовала, что я еду, что есть скорость, что снег в лицо, и тебе не холодно — и вдруг ты едешь, как будто паришь.
С. Крючков― Это тот самый Стадион юных пионеров, который вы в своей книге…
Т. Тарасова― Это уже было потом. Сначала я была на другом катке — я начинала в Марьиной Роще. А уже к 7 годам я перешла на Стадион юных пионеров — это было ближе. И оттуда мы уже не выходили. Мы там растворялись. Там была хореография, там были прекрасные педагоги, которых я помню до сих пор. В детстве очень большое значение имеют педагоги. Понимаете, как ты заинтересуешь ребенка, как ты ему привьешь любовь?
Т.Тарасова: Меня в 4 года привели на каток. В 4 года. Я орала, что я не хочу
М. Максимова― И у вас это получилось действительно вот так: ваше призвание, ваша жизнь — фигурное катание. Вы, опять же, рассказывали, что даже бросили институт после 3-го курса, потому что не было времени учиться. Потому что всё время проводили на катке.
Т. Тарасова― Потому что собака съела зачетку.
М. Максимова― А, вот она причина, почему. Татьяна Анатольевна, хотела спросить про друзей. Когда так категорически не хватает времени — точнее, всё время поглощает фигурное катание… Любое занятие, чем ты увлекаешься, чем ты занимаешься — отдаешь этому свою жизнь. Легко ли — точнее, нелегко — вообще удается ли заводить друзей, и возможно ли сохранять отношения, когда так много времени работаешь?
Т. Тарасова― Я вообще не представляю своей жизни без друзей. Вообще не представляю. Я очень скучаю. Я прилетаю, приезжаю и сразу куда-то заваливаюсь к своим. Это вообще большое счастье — сейчас, когда тебе уже много лет, быть в своем кругу, побыть один вечер, второй, туда-сюда. Это большое счастье. Дышать одним воздухом. Даже можно много не говорить, просто быть рядом со своими друзьями. У меня, к счастью, они есть.
С. Крючков― А как этот мир формируется? Потому что, казалось бы, фигурное катание — все у всех на виду, и вот эта сфера — ну хорошо, не тренерская, а спортсменкая — она довольно замкнутая. Во всяком случае, так кажется. И как выйти за рамки этого мира и где найти эту дружбу, когда постоянные тренировки, постоянно лед, лед, тренировки, тренировки?
Т. Тарасова― Во-первых, ты учишься в школе. Я была очень коммуникабельный ребенок. И девушка была тоже очень коммуникабельная. Я училась в одной школе. Мы уже учились, чтобы кататься, очень помногу, и поэтому учились в школе рабочей молодежи № 18, что на Садовом кольце. Там учились еще художественные ребята, которые рисовали. Потом там учился весь ансамбль Моисеева. И учились такие ребята, как Никита Михалков, Коля Бурляев.
В школу рабочей молодежи мы ходили утром. У нас в классе сидело по 5 человек. Но были прекрасные педагоги, которые с нами занимались. Мы вообще заканчивали школу прекрасно и любили школу. Прогуливали, конечно. Никитка вот до сих пор помнит, как я там прыгала, например НРЗБ
Мы все дружили. Ну как, это же очень… Ну, как в молодости? Не было даже никаких сомнений, дружить или нет. Во-первых, они всё время давали нам куда-то пропуска. Мы утром бегали во все театры, до тренировки. Потому что для пап, для мам начиналось в 12 часов. Я была такая театралка. Мне кажется, что я вообще не пропустила ни одного спектакля, который был в Москве и в Московской области. Всё время, каждый день были премьеры. Они нам давали какие-то пропуска. В Большом театре я была всё время. Там были просто насиженные скамеечки — стоя, сидя, за что-то зацепившись, но все спектакли в нескольких составах были пройдены и так далее.
В общем, времени не теряли. Не только занимались, не только катались, как сейчас. Сейчас этому жизнь посвящена, а тогда мы катались. Да, мы перешли на 2 тренировки 3 или 4 раза в неделю мы катались по 2 тренировки. Мы были первые, кто стал так кататься. Или ночью катались, или рано утром. Было время. Дело не во времени и в приобретении друзей.
Я, например, вообще очень люблю людей. Рядом со мной учились очень интересные, очень талантливые люди. Игорь Александрович Моисеев всегда пускал меня на репетиции. Я с одной тренировки на другую, а у меня есть 2 часа — и я заезжала к ним на базу в ансамбль. И он меня не выгонял. Я могла сидеть и смотреть репетиции. Это же прелесть!
С. Крючков― Татьяна Анатольевна, вот музыка, театр, танцы.
Т. Тарасова― До упаду.
С. Крючков― В одном из своих интервью, опять-таки, читал, когда вы работали с Ягудиным, открыли для себя хип-хоп в прогулках по Нью-Йорку. Как так произошло? Это тяга к новому?
Т. Тарасова― Да, конечно. Если я работаю, тем более с таким талантом, то я должна… Это я к себе — я не могу это советовать другим. Я могу, конечно, советовать своим ученикам: чем больше знаешь, тем лучше. Поэтому я, конечно, узнала. Я вообще помешана на этом. Я скучала там без таких репетиций, и нашла, что все балетные школы по субботам, по воскресеньям. У них там платишь 12 долларов и идешь. Тогда стоило 12, потом стоило 15. И ты идешь в зал к любым балетмейстерам, которые работают там неделями. Неделю работает один, второй, третий. И ты всё время можешь попадать на разных балетмейстеров. И ты не встаешь в первую линию, потому что ты пришел дуб дубом. Ты встаешь в последнюю линию. И я сама по себе стала вставать. Или ты сидишь в зале, прямо на полу, и смотришь.
Нужно расслабиться и получать удовольствие, даже если ты сама не можешь так двигаться… Но всё-таки тогда я хотела и могла НРЗБ но это я уже потом перевелась. Сначала посмотрела, потом НРЗБ. Это всё раскрепощает. Думаешь НРЗБ собственного тела. Это тоже нужно знать. Нужно понимать, куда идти. НРЗБ почему танцуют на улице, почему танцуют, не переставая, этот хип-хоп. По субботам, по воскресеньям в Нью-Йорке я смотрела. Мне всё это очень интересно. Это каждому интересно.
М. Максимова― Спрашивают, как вы подбираете музыку для танца.
Т. Тарасова― Вот я как раз сижу на своем месте, на своем кресле. Передо мной стоит маленький столик. На столике стоит проигрыватель. Я работаю со старым, потому что я так люблю. И лежит много музыки, записанной на дисках, так как я тоже люблю так. Я слушаю, что мне присылают по телефону, но я люблю вот так. И вот у меня здесь музыки не знаю сколько. Если слушать, то до конца коронавируса точно хватит.
С. Крючков― Вы как-то профессионально сразу взвешиваете, насколько эта музыка будет способствовать технической стороне? И с другой стороны, она сможет НРЗБ арену.
Т. Тарасова― Конечно. И подходит ли она, и хочу ли я это делать. Если она отзывается в моей душе, она не только в моей душе должна отозваться, но я буду и предлагать ее. Я вижу, на кого эта музыка может одеться. Владимир Всеволодович Крайнев, царствие ему небесное, говорит: «Интересно Танька видит музыку». Я ее действительно вижу. Я вижу движение.
М. Максимова― Еще один вопрос от слушателей — как раз по поводу движения. Умоляют спросить про четверной аксель. Это такой сложный прыжок.
Т.Тарасова: Это очень страшный и очень сложный прыжок. С него можно разбиться к чертовой матери
Т. Тарасова― Это прыжок, который никто не делал никогда. Это очень страшный и очень сложный прыжок. С него можно разбиться к чертовой матери. Потому что он начинается с хода вперед ребра, и поэтому если ты не докручиваешь, ты переходишь вперед. Ты падаешь прямо на лицо. Не знаю, я бы не советовала этого делать. Просто откатал бы свое. Просто он хочет это сделать. Может быть, не на олимпийских соревнованиях. Понимаете, тоже хочется выйти в космос.
С. Крючков― Остаться в истории или для себя?
Т. Тарасова― Для себя. Всё делается для себя. И работаем мы тоже для себя. Вы отдаете отчет, для чего вы работаете? Потому что вы без этого не можете. Вам это интересно. Вы ждете этого адреналина, когда работаете. Когда я работаю, я тоже его жду. Говорить, что вот я делаю это для вас — это не совсем правильно. Мне кажется, что это немножко… Это получается, что НРЗБ, но делаешь ты это для себя, просто потому, что ты не можешь этого не делать. Знаете, как Шостакович писал: «Если можете не писать музыку, не пишите».
М. Максимова― Всё-таки добавлю по поводу этого прыжка, потому что много вопросов. Есть ли варианты того, что даже и девушки будут прыгать? Это какое-то неизбежное будущее? Или НРЗБ неправильно?
Т. Тарасова― Я не гадалка. Почему неправильно? Развитие. У кого-то будет очень большой. Он очень тонкий, он очень хорошо крутится. У него большой аксель, и он очень тонкий. Он крутится, как карандашик. Нигде ничего не выпирает.
С. Крючков― А вот если не гадать. Ведь предел человеческим возможностям очевидно существует. Но не накрутишь ты 7 этих оборотов, 6, 5...
Т. Тарасова― Кто знает. Если будут какие-то другие коньки и ботинки… Это же вопрос и инвентаря тоже.
С. Крючков― А вот в своей, скажем так, составляющей искусства…
Нет предела.
М. Максимова― Раз уж мы заговорили про современное фигурное катание, есть ли, с вашей точки зрения, что-то, чего не хватает этому спорту сейчас? Что можно было бы и стоит изменить, добавить?
Т. Тарасова― Мне кажется, что в последней разминке… Как всегда, все выдающиеся катаются в последних 2-х разминках — мне кажется, всего хватает. Я считаю, что у нас сейчас очень высокий уровень развития. Очень высокий. А если вы приедете на чемпионат, будет 24 ребенка, и 24-м будет кататься заслуженный мастер спорта.
С. Крючков― Татьяна Анатольевна, что из того, что есть в фигурном катании из завоеваний, скажем так, предыдущих лет, ни в коем случае нельзя потерять, обязательно нужно сохранить сейчас и нести?
Т. Тарасова― Конечно, потому что это школа. И люди, которые создавали это, тоже первопроходцы. Ничего не надо забывать. А то сейчас начинают считать: вот у нас новая Россия. А до этого мы что делали? Лук чистили? Мы же всё завоевывали. У нас было по 4 медали. Мы уезжали с чемпионатов — всё, выиграем то поедем. Это та база, это та школа, тот фундамент, на котором стоит этот дом. Как же мы можем этого забывать?
М. Максимова― Наши слушатели отмечают, что фигурное катание было и, самое главное, остается одним из тех немногих видов спорта, в которых Россия сейчас успешна. То есть показывает, бьется за первые места, за золотые медали, за олимпийские медали. В чем-то есть секрет, почему именно фигурное катание?
Т. Тарасова― Фанатично работают тренеры. И условия стали получше. Очень большое значение имеет, что стали показывать по Первому каналу. Потому что не показывали очень много лет. А сейчас прямо публика — спасибо большое, что вам там пишут. НРЗБ наших фанатов. То, что показывают по телевидению — очень любимый спорт. Потому что этот спорт — такой народный, любимый.
М. Максимова― Будем надеяться, что он таковым и останется. Вот так стремительно у нас подошло к концу время.
Т. Тарасова― Мы будем стараться, вот так будем говорить. Мы будем стараться.
М. Максимова― Да, действительно, придется очень стараться в следующем году, после коронавируса. Я надеюсь, что когда-нибудь закончится эта пандемия, и все выйдут на лед, на тренировки и продолжат бороться за медали. Спасибо большое! Это была Татьяна Тарасова, советский и российский тренер по фигурному катанию, заслуженный тренер Советского Союза, мастер спорта СССР. Спасибо большое! Это был Стас Крючков…
С. Крючков― И Марина Максимова. До свидания!
М. Максимова― До свидания!
интересного
в Дзене
Перейти в ленту