Листая "Хронику белого террора в России" И. Ратьковского

В конце прошлого года в издательстве «Алгоритм» вышла книга Ильи Ратьковского «Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917-1920 гг.)». Так как тема гражданской войны в России мне как человеку интересна, не мог не ознакомиться с этим изданием. А ознакомившись, не могу не высказать своего мнения по поводу прочитанного.

Поскольку автор книги доцент Ратьковский И.С. является профессиональным историком и даже кандидатом исторических наук, автором более 50 научных и методологических публикаций, да еще и награжденным в 2004 году Почетной грамотой Министерства образования РФ, не пристало мне, убогому, оспаривать принятую им  концепцию белого террора и другие особенности данного труда. Хотя, на мой взгляд, книга представляет собой обыкновенную компиляцию из непроверенных фактов, хаотически выдернутых из различных источников. При этом в одну кучу автор свалил как собственно факты белого террора, так и события чисто криминальные, не имеющие к белому террору никакого отношения.

Как жителю Самары, который немного интересуется историей родного края, мне, в первую очередь, в книге Ратьковского были интересны события, происходившие в Самарской губернии. И что же я там увидел?

Первым фактом белого террора в Самаре Ратьковский объявляет следующий: «30 ноября 1917 г.  в Самаре на посту у входа в здание Совета рабочих и солдатских депутатов (одновременно штаб городской Красной гвардии) неизвестными лицами убит красногвардеец, рабочий Трубочного завода большевик М. С. Степанов» (стр. 27).  Красногвардеец и рабочий Трубочного завода был убит неизвестными лицами, при чем здесь «белый террор»? Какой логикой при этом руководствовался автор? Он что, предлагает всех убитых рабочих  записывать в жертвы белого террора, независимо от того, кем они были убиты и при каких обстоятельствах? Хотя, тот факт, что Степанов был убит выстрелом в затылок ( о чем сообщают другие источники, в частности, И.И. Блюменталь «Революция 1917-1918 гг. в Самарской губернии (хроника событий», т. 1.1917 год (март – декабрь), Издание Самарского губкома РКП(б), Самара, 1927, стр. 321), а не при обстреле извне, говорит немного не в пользу версии «белого террора» в этом конкретном случае.

Вторым случаем белого террора в Самаре по Ратьковскому стал взрыв в Белом доме:  «В ночь на 15 декабря  1917 г. в Самаре при взрыве в подвале здания Совета рабочих и солдатских депутатов, организованном контрреволюционерами, были убиты 8 красногвардейцев и 30 ранены. 7 жертв взрыва были торжественно похоронены в садике у городского театра 26 декабря» (стр. 28). Об этом событии я уже писал, повторюсь лишь, что расследование этого взрыва не выявило никакого участия «контрреволюционеров», а «взрыв произошел от неумелого обращения дружинников-максималистов с оружием». Позднее также никаких доказательств причастности мифических «контрреволюционеров» к взрыву обнаружено не было, а все обвинения в их адрес остаются голословными и кочуют из одного пропагандистского издания в другое. Вот и Ратьковский вполне ожидаемо включил данный эпизод в свою книгу.

Далее, «В ночь на 1 января 1918 г.  в Самаре из Струковского сада были обстреляны стоявшие на посту у помещения Совета рабочих и солдатских депутатов солдаты» (стр. 32). Кем обстреляны – неясно, и опять возникает вопрос – а при чем здесь «белый террор»? Ратьковский, вероятно, просто не представляет обстановку в тогдашней Самаре, где огнестрельное оружие имелось практически у каждого взрослого человека, свободно продавалось и покупалось, что вовсе не было запрещено по действующему тогда законодательству. Поэтому вполне объяснимо, что инциденты со стрельбой имели место постоянно и происходили регулярно до установления в Самаре советской власти. И почему бы не быть им после смены власти?

К тому же, Струковский сад, из которого тогда стреляли, в 1917 году был местом весьма криминальным, в котором по ночам собиралось самарское отребье. Местная пресса об этом не раз писала. Например, в июне  1917 года там силами правоохранителей  производилась облава на криминалитет, в ходе которой были задержаны около 100 человек, при этом обстрелян с лодки патруль, участвовавший в облаве. Ответным огнем по лодке был смертельно ранен рабочий Трубочного завода Федор Данилович Просвиров, кроме него в лодке находились еще двое рабочих того же завода, у них было обнаружено и ружье, из которого велся обстрел патруля. Это, выходит, тоже «белый террор»? Ведь «ищейками Временного правительства» был убит рабочий Трубочного завода.  А вот что в связи с этой облавой и перестрелкой самарская газета «Волжский день» от 24 июня 1917 г. писала о Струковском саде: «Этот сад превратился в последнее время в вертеп. Каждый вечер сюда собираются тысячи громил, мелких жуликов, мошенников и продажных женщин. Всю ночь до солнца  здесь идет разнузданное веселье: пьянство, картежная игра, орлянка и разврат». Так зачем обстрел поста солдат, произведенный из места с такой криминальной славой в новогоднюю ночь 1918 года, списывать на «белый террор», как это делает Ратьковский? Кстати, В.Троцкий, из хроники которого и было взято это событие, ни о каком «терроре» при этом не упоминает, только об обстреле и ответном огне по Струкачам, как имевших место событиях. Троцкий, как житель Самары, неплохо знал об особенностях «веселой» жизни тогдашнего Струковского сада. Потому написал следующее: «В ночь на 14(1) января из Струковского сада были обстреляны стоявшие на посту у помещения Совета солдаты. Команда солдат, рассыпавшись в цепь, обстреляла сад». И совершенно никакой привязки события к действиям «контрреволюционеров».

А далее Ратьковский про Самару вспоминает уже в связи с мятежом Чехословацкого корпуса и провозглашением Комуча. Разбирать подробно все, что свалил здесь в одну кучу Ратьковский, нет желания. Но некоторые перлы кандидата и доцента достойны того, чтобы их отметить. Ратьковский пишет: «На уг. Заводской и Садовой расстреляна женщина – красноармеец Вагнер, латышка, быв. служащая Средне-Волжск. союза, за сопротивление при сдаче оружия (согласно воспоминанием Минкиной, с одетой в мужскую одежду латышки сорвали все белье. – И.Р.)» (стр. 83).

У меня имеется та самая книга «Боевое прошлое: Воспоминания», изданная в Куйбышеве в 1958 году, на которую ссылается Ратьковский.

Вот страница с воспоминаниями Минкиной из нее.

Такая же история у Ратьковского и с убитым Венцеком, вернее, с его обувью. Автор более 50 научных и методологических публикаций со ссылкой на те же самые воспоминания Минкиной, пишет что «согласно воспоминаниям Н. Л. Минкиной, прежде чем его стали избивать, с него предварительно сняли сапоги»(стр. 83). Но у Минкиной написано, что «толпа лавочников топтала ногами уже мертвого человека, не забыв, однако, предварительно снять с него краги».  «Краги» - многозначный термин. Этим словом называют и кирзовые (либо кожаные) голенища для верховой езды, и перчатки, и наручи для лучников. Что именно сняли с Венцека лавочники, Минкина не уточнила, а вот Ратьковский отчего-то решил, что именно «сапоги».

Некоторым такие искажения текста источника могут показаться незначительными и на достоверность основной информации не влияющими. В данных эпизодах, возможно, что это и так.  Но где в этом случае гарантия того, что автор,  допускающий подобные, на первый взгляд небольшие искажения сведений из цитируемого источника, в прочих местах своей работы не допускает искажений куда более серьезных?

Еще один эпизод «белого террора» по-самарски: «11 сентября 1918 г.  в Самаре происходит суд над 13 вновь арестованными политзаключенными: расстреляно 5 человек – Паршин, Михальский, Юзвяк, Гидаспов и Дерябин» (стр. 150). Эти фамилии расстрелянных по делу о подготовке мятежа в самарской тюрьме называет В.Троцкий в своей хронике, на которую стоит ссылка в книге Ратьковского. Однако, сам Ратьковский в своей работе использовал в качестве источника и книгу Е.И. Медведева «Гражданская война в Среднем Поволжье (1918–1919)» и даже дает иногда на нее ссылки. А в этой книге указаны несколько иные фамилии расстрелянных по упомянутому делу: Паршин, Михальский, Сазонов, Левашов и Шукало. Что как раз соответствует действительности. Потому что товарищ Гидаспов, назло Ратьковскому и проклятым белочехам, на том суде не только был оправдан, но  его даже не расстреляли. И по завершении гражданской войны Александр Васильевич Гидаспов верой и правдой служил победившему пролетариату в должности управляющего делами Самарского губисполкома. Польский интернационалист Ф.М. Голя-Юзьвяк также не был расстрелян, а приговорен к 12 годам каторги, при этапировании из Уфы в Сибирь и вовсе бежал из заключения. После гражданской войны он уехал в Польшу и принял участие в тамошней «революционной борьбе». В Польше же он в начале 20-х годов был арестован и таки да, расстрелян. В связи с этим мне вот что интересно: а почему Ратьковский не сверяет данные из используемых им источников, в данном случае хроники Троцкого и книги Медведева? Ему этим было недосуг заниматься или просто не счел нужным, какая собственно разница, кого именно расстреляли, ведь количество расстрелянных все равно сходится, так что ли?

Ратьковский взял, в сущности,  в качестве основного источника информации по самарским событиям книгу В.Троцкого «Революция 1917–1918 г. в Самарской губернии. Хроника событий», т. 2. 1918. Самара, 1929. Сам Троцкий же составлял свою хронику, руководствуясь во многом публикациями в периодической печати того периода. А в газетах тогда порой публиковались непроверенные факты, а то и откровенные домыслы. Отсюда и различные фактические нестыковки у Троцкого, которые Ратьковский исправно перенес и в свою книгу. Хорошо еще, что он не скопировал  в своей работе сообщения большевистской печати, что «деникинцами расстрелян за сочувствие большевикам известный писатель Вересаев, честнейший и искреннейший из русских интеллигентов».

Между прочим, самарская газета «Коммуна» в нескольких номерах в октябре 1919 года оплакивала Вересаева и проклинала «деникинских палачей». Как известно, писатель В.В. Вересаев (Смидович) умер в 1945 году, прожив после своего «расстрела деникинцами» еще 26 лет. Да и сообщение Дмитрия Фурманова о том, что «Чапаев жив» из того же ряда. Данные примеры, на мой взгляд, вполне наглядно показывают, что к публикациям периодики (как красной, так и белой) времен гражданской войны следует относиться с известной долей скепсиса по причине их субъективности и ненадежности в качестве исторических источников.

Еще одним спорным и малоизученным историками эпизодом остается восстание на Иващенковском заводе. По неизвестным причинам Ратьковский, затрагивая эти события в книге,  оставляет без внимания тот факт, что в Иващенково имело место не просто восстание рабочих, а рейд регулярных частей РККА и ВЧК, к которым с оружием в руках присоединилась часть местных рабочих. И, говоря об общем количестве жертв боев в Иващенково, необходимо все же выделять из них военнослужащих. Например,  по данным военачальника РККА Кутякова «на поле боя Интернациональный полк оставил всю артиллерию и пулеметы и потерял ¾ людского состава» (И. Кутяков «С Чапаевым по уральским степям», Гос. изд-во, Москва - Ленинград, 1928 г., стр. 129). В хронике Троцкого говорится, что рабочие «вместе с полком ВЧК выдержали 36 часовой бой против чехов». Таким образом, нам известно, что в «восстании рабочих» принимали участие из регулярных красных войск, как минимум,  полк ВЧК и Интернациональный полк 1-й Самарской пехотной (позднее ставшей 25-й стрелковой) дивизии, понесшие значительные потери. Можно ли эти боевые потери учитывать в суммарной численности «жертв подавления восстания»?  А численность эта различна: от «нескольких десятков» (К. Рудов «В борьбе с чехословаками»//«Чапаев и чапаевцы. Сборник воспоминаний к десятилетию гибели В.И. Чапаева», Гос. изд-во, Средне-Волжское областное отделение, Самара, 1930, стр. 36) до «самое будет малое, коли две тысячи считать» (Д. Фурманов «Чапаев»). Причем, ни на каких официальных документах эти цифры жертв не основываются и ничем, кроме «воспоминаний» и «свидетельств очевидцев», не подтверждаются и не обосновываются.

Наконец, последний эпизод из книги, на который хотелось бы обратить внимание: «31 октября 1918 г.  корреспондентом газеты «Солдатских, Рабочих и Крестьянских депутатов» в Самаре осмотрен подвал белочехословацкой контрразведки (на углу Саратовской и Алексеевской ул., дом Курлиной, где производились расстрелы большевиков). «Местом расстрела была темная комната, сохранившая все следы преступных действий белогвардейцев учредиловцев. На стене сохранилось много надписей расстрелянных товарищей. На уровне головы масса пулевых отверстий. Расстрелов, очевидно, было произведено так много, что пулями выбит один слой кирпича».

Про дом Курлиной и расстрелы в нем я ранее также уже писал. Повторюсь, что «осмотр» подвала был произведен спустя три недели после заселения в здание Самарской губернской чрезвычайной комиссии, которая все это время не сидела сложа руки, а сама производила расстрелы. И  кому наверняка принадлежат эти «следы преступных действий», установить с достаточной степенью достоверности 31 октября 1918 года фактически уже не представлялось возможным. К тому же, имеются опубликованные воспоминания заключенных этого подвала (к примеру, И.Трайнин «Из пережитого»//«Красная быль», сборник Самарского губернского бюро Истпарта, № 3, Самара, 1923 г.), из которых следует, что подвал использовался лишь в качестве КПЗ для содержания арестантов. Ни о каких расстрелах в этих воспоминаниях реального заключенного речи не идет. К тому же, Трайнин был в числе первых, посетивших подвал непосредственно после того, как его покинула контрразведка и до заселения в него ЧК. Ни о каких «пулевых отверстиях» и «надписях расстрелянных товарищей» он не упоминает, из чего может быть сделан вывод, что они появились позднее, уже в период обитания в доме Курлиной самарских чекистов. Но Ратьковский снова, вслед за сотрудниками самарского агитпропа, включает в свою книгу еще один «мутный» эпизод.

Я не берусь судить обо всех достоинствах и недостатках книги И.С. Ратьковского «Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917-1920 гг.)» в целом. Однако, материалы книги по событиям в Самаре заставляют меня усомниться в объективности данного издания. Намеренные искажения сведений из источников, допущенные составителем «Хроники» Ратьковским, отсутствие сверки данных из одних источников с данными из других, использование неподтвержденных «фактов» из советской периодики и агитпропа и некритическое к ним отношение, включение в «Хронику» эпизодов, причастность к которым «контрреволюционеров» вызывает вполне обоснованные сомнения  - все это говорит мне о том, что данную работу не следует воспринимать как серьезное издание по рассматриваемому вопросу. Такая серьезная и трагичная тема как белый террор требует все же более вдумчивого  и более корректного исследования, а также несколько более добросовестного и ответственного  исследователя, чем это демонстрирует нам Ратьковский И.С. в своей последней книге.