О «перестройке» Горбачева

Отрывок из лекции «Предреволюционная Россия». Дом культуры «Меридиан», Москва. 14.03.2001.

Вопрос: Как вы оцениваете деятельность президента СССР Горбачева и вообще всю «перестройку»? Имела ли она перспективу? Может быть, Горбачев подобно Николаю Второму лишь не справился с «волною темных сил», воспрепятствовавших правильным реформам в стране?

Ответ: Это не такой солидный вопрос, как предыдущий. Но я не считаю этот вопрос и глупым. Он может быть задан, и я с удовольствием отвечу на него. Я твердо убежден, что Горбачев только лишь немножечко забегал вперед паровоза. В том, что коммунизм обречен, я был твердо убежден в конце 1970-х годов. Когда в 1983 году я читал публичный доклад по этому поводу на квартире, естественно, как вы понимаете, около тридцати человек меня вежливо выслушали и сказали: «Ты прав, Володя, но только мы до конца коммунизма не доживем». Я ответил: «Зря я перед вами, ребята, бисер метал». Но прав-то оказался я. Причем, никакая работа темных сил тут не причем. Коммунизм смертельно надоел. Сейчас даже к коммунистам относятся как к людям. А я очень хорошо помню, что двенадцать лет назад ведь не относились как к людям. В начале 1980-х я случайно шел у метро «Аэропорт», а передо мною шли трое мужиков моих лет, около 50-и, явные рабочие, трезвые, ну, может пивка выпили, и вид у них был не алкашный. Они о чем-то спорили, и я запомнил из спора только одну гениальную фразу: «А ты такой же мудак, как этот твой Ленин!» То есть, коммунизм отвергался даже на уровне рабочего класса, понимаете. Я нашел бы и другие примеры. Коммунизм всем надоел. Это мы прогнали «Софью Власьевну» (советскую власть). А они, и первым Горбачев, забежали вперед, развалили государство, расчленили государство и этим способом, этим путем подхватили власть под иным названием «перестройщиков», а теперь и «демократов». Это наше национальное деяние. И заметьте, сейчас я вам это докажу.

Они, например, хотели повернуть северные реки. Русские люди не дали повернуть северные реки. Есть и герои: писатель Залыгин, эколог академик Яншин. Надеюсь, им памятники поставят, и всегда будут их помнить. Но не только они вдвоем. Есть и мученики: целый институт в Пущино на Оке разогнали за негативную экспертизу, упразднили Институт почвоведения Академии наук! Были и герои, были и страдальцы. Но это мы все сделали. Русский народ не позволил повернуть реки.

Вторая акция гораздо меньше. Всем хотелось, чтобы немедленно издали Историю Карамзина. Был прямо психоз какой-то. Тогда еще даже слово «перестройка» не произносилось. Тогда еще только антиалкогольными делами заниматься начинали, это первый год Горбачева. Уговаривали не издавать; говорили, что нельзя, что не надо. Не буду указывать пальцем на людей с учеными степенями, которые писали заказные статьи, что Карамзина, конечно, надо издать, но только «подготовленного», только «комментированного». Но все-таки издали! Издали в течение года, потому что вся нация пожелала, чтобы издали историю Карамзина! Я это хорошо помню.

Третий пример. После 1985 года нельзя было снести не только памятник архитектуры, нельзя было снести, простите, дощатый сортир XIX века. Сейчас все можно! Сейчас можно памятник снести! Тогда было нельзя. Я помню масштаб движения в защиту памятников. Я был к нему причастен. Но дело не во мне. Я прекрасно помню, как в начале 1986 года на начальника Московского управления охраны памятников Савина нельзя было без жалости смотреть. Он исходил в перманентной коме. Он понимал, что эти бешеные бабы, московские дамы вот-вот добьются, чтобы его накануне пенсии вышвырнули вон с плохой формулировкой в трудовой книжке, если только не забьют шпильками на смерть!

Это явления одного порядка. Это на самом деле есть именно составляющая того, что означало конец официального социализма в России. Но мы оказались не очень рассудительными людьми. Мы, к сожалению, оказались спринтерами с коротким дыханием. Мы в 1993 году позволили украсть у нас победу, даже в 1991 году позволили. Позволили расчленить государство, расчленить Россию. Потому единственное, что мы приобрели, была свобода слова. Только это слово никто не слушает.

Оглавление