miguel_kud

(Окончание. В предыдущих записях см. начало и продолжение.)



«Только начал жить хорошо, как деньги кончились»

Дополнительные проблемы создавала стране организация её внешней торговли. В современной открытой экономике с плавающим валютным курсом резкое падение валютных доходов вызывает моментальную адаптацию к новым условиям. Курс национальной валюты резко падает, импорт для внутренних потребителей дорожает и его закупки уменьшаются, экспорт, напротив, становится более выгодным – и так восстанавливается баланс. Другое дело – Чили до Пиночета. Номинальный валютный курс устанавливался и периодически пересматривался властями, валюта выдавалась импортёрам и гражданам для поездок за границу по установленным лимитам (иногда с разными курсами), закупки основного оборудования и других товаров осуществлялись государством. В этих условиях слишком высокий спрос на импорт заставляет государство, которое боится пересмотреть неадекватный курс, расходовать свои резервы. Правительство Эдуарда Фрея в значительной мере либерализовало внешнеэкономические связи, но так и не перешло к плавающему курсу.

И правительство Альенде попалось в сети, приготовленные его собственной программой: ориентация на госмонополию внешней торговли исключала плавающий курс и свободный экспорт-импорт а, значит, делала государство ответственным за выручку экспортёров и за доступность импортных товаров. Результат не замедлил сказаться. «С июля 1970 года, когда в последний раз был установлен курс эскудо по отношению к доллару для экспорта и импорта, по декабрь 1971 года уровень цен в стране повысился на 29%» [5]. Потребление импорта стало более выгодным, а производство на экспорт – менее выгодным. Центробанк попробовал провести девальвацию эскудо, дифференцированную по разным категориям. Например, «был сохранен старый курс для импорта продовольствия и нефти с целью не обременять наемных рабочих более высокими расходами на питание или на проезд в общественном транспорте в связи с повышением цены на нефть и бензин» [5]. Естественно, этих мер оказалось недостаточно; внешнеторговый дефицит и дефицит бюджета продолжал расти. Но повысить курс по товарам, импортируемым для массового потребления, правительство не решалось, потому что считало себя представителем рабочих, которые никак не должны страдать от перипетий мирового рынка. Мысль о необходимости жить по средствам не была доминирующей среди чилийских левых – подобно владельцам «Вишнёвого сада», они предпочитали потерять всё, но до последнего жить на широкую ногу. Урок правления Хорхе Алессандри, при котором завышенный курс эскудо поддерживался вплоть до полной растраты резервов, не только не пошёл впрок – Народное единство решило этот опыт «расширить и углубить».

«В очередь, сукины дети, в очередь!»

Регулирование цен в условиях быстро растущих доходов вполне ожидаемо для нашего читателя привело к повсеместному дефициту потребительских товаров и их перетеканию на чёрный рынок. Сторонники правительства считали это следствием заговора, направленного на подрыв экономики, но наивно было ожидать от экономических агентов другого поведения. Они делают то, что выгодно, сколь бы социалистическими ни были их политические симпатии. Как пишет Э.Бурстин, «когда правительство приняло меры к сдерживанию роста цен на сахарную свеклу, фермеры переключились на выращивание других культур, цены на которые были намного выше. Это привело к повышению цены на свеклу, и тогда оказалось, что рафинадные заводы должны были продавать сахар по ценам более низким, чем затраты на производство сахарной свеклы. Вместо того чтобы реализовывать пшеницу и молоко по установленным ценам через обычные каналы сбыта, некоторые фермеры скармливали их скоту, чтобы получить больше мяса на продажу по ценам черного рынка. Цены на импортные товары вновь понизились, и некоторые из них, такие, как запасные части к автомобилям и лекарства, контрабандным путем доставлялись в соседние страны и продавались там за валюту, которую затем переводили в эскудо по астрономическим ставкам черного рынка» [5]. Можно сколько угодно возмущаться лавочниками, в магазинах которых – ах, какой сюрприз! – почему-то не было товаров по назначенным ценам. Но даже советник правительства Э.Бурстин, видящий козни ЦРУ и заговоры оппозиции чаще, чем следовало бы, писал в своём докладе для правительства: «Спросите вашего лавочника, почему он продает товары по нелегальным ценам, и он ответит: “Потому что я сам плачу такие цены”. Я не защищаю нечестных лавочников, однако необходимо признать, что даже честные и симпатизирующие правительству торговцы могут оказаться в трудном положении. Чтобы призывать их продавать свои товары по официальным ценам, мы должны обеспечить им возможность покупать эти товары по таким же ценам» [5].

Ниже, описывая события, непосредственно предшествовавшие перевороту, Бурстин обвиняет владельцев грузовиков, организовавших забастовку, в том, что они довели кризисную экономику до катастрофы: «В течение семи месяцев — января-июля 1973 года — индекс потребительских цен поднялся на 114%. В июле 1973 года он был на 320% выше, чем в июле 1972 года. Вторая забастовка владельцев грузовиков нанесла последний удар. Трудно было достать любой товар, даже хлеб. Мы с женой по субботам вставали очень рано и отправлялись в большую пекарню, расположенную на авенида Провиденсия, в миле от нашего дома. Там мы становились в длинную, растянувшуюся на три-шесть кварталов очередь. Иногда, простояв в очереди три-четыре часа, мы узнавали, что мука кончилась и хлеба не будет. Приходилось предпринимать новую попытку, чтобы достать хлеб в другом месте, или снова приходить сюда на другой день» [5].

Думается, в вопросе о доступности хлеба необходимо разобраться, насколько виновато прекращение поставок, а насколько – эксперименты правительства с регулированием цен на пшеницу и выпеченный хлеб. Однако с причинами недовольства транспортников следует разобраться отдельно. Основным требованием первой забастовки было повышение доходов – неудивительно на фоне растущей инфляции и фиксированных цен на грузоперевозки. В числе требований была также нормализация снабжения запчастями. Ввиду расстройства отношений с США и отсутствия валюты, государство не могло обеспечить нормальное снабжение ими чилийских транспортников. Если бы не фактическая монополия внешней торговли, то доставку необходимых запчастей обеспечил бы рынок, просто потребители платили бы за это высокую цену, а так ответственным за недостачу оказалось правительство. А может, и в самом деле, не ЦРУ и владельцы грузовиков виноваты в первой забастовке?

Предлогом же ко второй стачке летом 1973 г. стало намерение правительства создать государственное предприятие для грузоперевозок в малонаселённой южной провинции. Если сделать это предполагалось на основе экспроприации грузового транспорта у частных владельцев, то трудно было ожидать от них другой реакции. Если это предполагалось сделать за счёт закупки новых грузовиков, то непонятно, откуда правительство собиралось взять деньги. Да и о каком новом крупном госпредприятии могла идти речь, если правительство не могло справиться с уже набранным раздутым госсектором?

«Вся Россия – наш сад»

В августе 1972 года новый министр экономики Матус решился на пересмотр регулируемых цен с тем, чтобы привести их в соответствие с реальными издержками предприятий-производителей. С января по сентябрь рост цен достиг 99,8% (за весь год 163,4%), но при этом была корректирована только часть цен. Убоявшись народного возмущения, «правительство приостановило дальнейшее повышение цен, несмотря на то, что цены на продукцию некоторых предприятий ещё не были пересмотрены. В результаты расходы этих предприятий необычайно возросли, … сохранялся и дефицит государственного бюджета» [5].

Пока сохранялся дефицит государственного бюджета, пока внешнеторговый дефицит за год превышал резервы, накопленные за 5 лет выгодной конъюнктуры, разовые пересмотры цен не могли спасти положение. Правительство же пыталось решить проблему без ущемления более бедных слоёв и ограничивалось половинчатыми мерами.

Вообще-то, правительство любой страны имеет богатые возможности по перераспределению доходов между слоями населения даже в очень либерализованной рыночной экономике. Установление минимальных зарплат и пособий по безработице на высоком уровне – один из инструментов, позволяющих перераспределить доходы в пользу наёмных работников. Но у этого инструмента очень ограниченные возможности, и ограничены они фундаментальными факторами, связанными с производительностью экономики и предельной производительностью труда в ней, с возможностями собирать деньги в бюджет. Попытка выйти за эти пределы приводит к фиаско, сколь бы благими ни были исходные намерения. Дальнейшего сглаживания социальной дифференциации возможно добиться за большой срок – по мере роста экономики, создания новых высокопроизводительных рабочих мест, повышения квалификации рабочей силы.

Другой способ выравнивания благосостояния богатых и бедных – дифференцированные косвенные налоги, субсидии на товары бедного потребления и высокие налоги на предметы роскоши. Режим Альенде вовсю пользовался этим инструментом, но и у него выявились пределы: например, потребление подорожавшей роскоши резко упало, что сократило поступления в бюджет по этой статье.

Третьим способом выравнивания доходов является изъятие в бюджет доходов на капитал и природные ресурсы. Сделать это через новую налоговую систему режим Альенде не планировал и попробовал увеличить бюджет, национализировав лакомые куски собственности и их прибыль. Что из этого получилось в его исполнении, мы уже знаем.

Наконец, оставался последний вариант – прогрессивное налогообложение и ужесточение ответственности за уклонение от уплаты налогов. (Увеличить сбор налогов за счёт улучшения администрирования на основе существующего законодательства чилийские левые не умели. Более того, провоцированное ценоназначением вытеснение на чёрный рынок оптовой и розничной торговли приводило к дальнейшему сокращению налоговой базы.) Но конгресс, большинство в котором контролировалось оппозицией, к тому времени препятствовал подобным начинаниям. В конце концов, Альенде набрал на выборах чуть более трети голосов – 36,6% против 35,35% у основного соперника – правого Хорхе Алессандри и 28,1% у левоцентриста Радомиро Томича. Совершенно понятно, что столь шаткое относительное большинство не даёт шансов на проведение бескомпромиссной политики, и если во время первой волны национализации конгресс соглашался на инициативы правительства, то потом перешёл в жёсткую оппозицию. Никакой возможности установить «диктатуру пролетариата» и пренебречь парламентом у Альенде не было, и единственным шансом решить проблему дефицита было пойти на компромисс с оппозицией – возложить тяготы на всё население, повышая все цены и снижая реальные доходы всех слоёв. Всё равно доходы малообеспеченных остались бы более высокими, чем до Альенде. К тому же, совершенно ясно, что самое жёсткое налогообложение богатых не могло бы ликвидировать дефицит бюджета в 1/5 ВВП, когда на зарплаты приходится 3/5 ВВП! Пришлось бы изыскивать другие резервы, в том числе, урезать зарплаты.

Но Народное Единство об этом и слышать не хотело, до последнего разделяя тщетные надежды отобрать у богатых ещё больше, чем ему удалось. Прекрасно понимая невозможность решить проблему другими способами, оно не допускало мысли хоть на шаг отступить назад в выполнении программы «социалистической революции». Поведение экономистов Народного Единства в этой ситуации можно описать, разве что, таким анекдотом:
К доктору приходит женщина и говорит, что её муж набрал воды в ванну и закинул туда удочку.
– Он что, с ума сошёл? – восклицает доктор. – Остановите его!
– Не стану, – отвечает женщина. – Очень рыбки хочется.


«Его пример – другим наука»

Политика Сальвадора Альенде зашла в тупик задолго до переворота. Поражает сочетание упрямства и обречённости, с которыми чилийские левые шли к обрыву и самоуничтожению. Полное отсутствие здравого смысла проявилось не столько в экономических вопросах, сколько в политических. Вместо стремления к сохранению власти и реализации долгосрочных социальных целей, в их действиях преобладает позёрское стремление остаться в истории непонятыми или павшими героями. Почти за два года до переворота Сальвадор Альенде заявлял на митинге по случаю визита Фиделя Кастро: «я оставлю дворец Ла Монеда, только когда кончится мандат, врученный мне народом... Только изрешетив меня пулями, они смогут помешать осуществлению моей воли, а она состоит в том, чтобы добиваться выполнения программы народа» [5]. Чилийский президент явно путал народ и партийный блок "Народное единство", представлявший только треть избирателей, но дело даже не в этом. Трудно сказать, принадлежит ли цитата политическому лидеру, твёрдо намеренному добиться своих целей, или деятелю, осознавшему свою обречённость и решившему принести себя в жертву ради возобновления борьбы в будущем. Вместо реальных мер по достижению согласия с умеренной оппозицией и пресечению переворота, в действиях Народного Единства преобладает раздувание конфликта в первом случае и задабривание заговорщиков-военных, легковерие в общении с ними. На фоне Сальвадора Альенде даже compañero Чавес, с его постоянной сумятицей в голове, выглядит образцом здравомыслия. Хотя и ему следовало бы учесть опыт чилийского коллеги, прежде чем устанавливать твёрдые цены на продукты питания, а потом возмущаться, что они исчезли из продажи, а фермеры «саботируют» производство молока.

Если верить отечественным СМИ, современная Чили расколота примерно пополам на сторонников Альенде и Пиночета. Но, судя по тому, какие силы побеждают на выборах и какую они проводят политику, раскол этот имеет место только в абстрактных вопросах отношения к минувшим событиям, оценке вопросов Добра и Зла в прошлом. Пиночет оказался прав, раздавая своим соратникам медали с надписью «Дело сделано»: марксизм, с которым он воевал, всерьёз и надолго вытравлен из вариантов государственной политики Чили. С каким бы почтением ни относились нынешние чилийские руководители к Сальвадору Альенде как человеку, повторять его социально-экономические эксперименты никто не собирается.

Парадоксом остаётся то, что чилийские сторонники Альенде и Пиночета не ограничиваются проклятиями по адресу бывшего лидера противоборствующей стороны, а начинают возвеличивать своих кумиров, хотя те совершенно того не заслуживают. Думается, причина этого – в том, что Альенде и Пиночет реально представляли свои слои тогдашнего чилийского общества, со всеми присущими ему недостатками. С одной стороны – детское восприятие серьёзнейших проблем, вера в чудеса, нежелание взглянуть в лицо правде, учиться на своих и чужих ошибках, с другой стороны – упрямая неспособность поступиться интересами своего социального слоя, равнодушие к обездоленной части населения, восприятие себя как избранной касты. С обеих сторон – неспособность к диалогу и компромиссу, доктринёрство, склонность к насилию. Всё это наложилось на логику «холодной войны» и привело к трагедии, которую можно было бы избежать, прояви тогдашние чилийцы больше разума. Если только воспеватели Альенде и Пиночета признают ошибки своих кумиров, то в следующий момент им придётся оборотиться на себя. А это всегда болезненно.

Вот и получается, что ещё довольно много лет, пока не уйдут люди, прямо пострадавшие от действий противостоявших сторон, пока чилийские события 70-х не станут восприниматься исторически и беспристрастно, мы обречены выслушивать дежурные проклятия и славословия по поводу разных годовщин, без малейшей попытки объективно разобраться в произошедшем. Но это простительно чилийцам, а нам-то зачем подражать их необъективности?

Сентябрь 2010 г.


В статье использованы незакавыченные фрагменты из работы [8].


Литература

1. Industrialización y Estado en la América Latina: la leyenda negra de la posguerra. Enrique Cárdenas, José Antonio Ocampo y Rosemary Thorp (compiladores). El trimestre económico, Lecturas 94 (2003). Serie dirigida por Fausto Hernández Trillo, Fondo de cultura económica, México.

2. В.Д.Матвеенко. Ресурсозависимость и экономическое развитие: пример России.

3. Wikipedia. Salvador Allende.

4. Бир С. Мозг фирмы.

5. Эдвард Бурстин. Чили при Альенде: взгляд очевидца. Издательство политической литературы, 1979 г.

6.

7. Орландо Летельер. «Чикагские мальчики» в Чили: ужасная плата за «экономическую свободу».

8.