miguel_kud

                                       – Вы отдаёте себе отчёт в том, что из-за Вас город захвачен бабуинами?
                                       – Винить в этом надо не полицию, а избирателей
                                                                                                                                            к/ф «Голый пистолет 2 ½»



К недавней годовщине военного переворота в Чили левацкий сектор Интернета в который раз разразился не только уместными для такой даты проклятиями в адрес режима Пиночета и его покровителей, но и восхвалением Сальвадора Альенде и того счастья, к которому он привёл бы свой народ, не помешай проклятое ЦРУ. Вторая составляющая россказней является бесстыдным лукавством и попыткой переложить с больной головы на… не то, чтобы совсем здоровую, но больную совсем другими болезнями. На самом деле, единственное различие Пиночета и Альенде как политиков – в том, что у первого было больше здравого смысла в вопросах удержания власти и наличествовала возможность физически расправляться с политическими противниками, которой он и воспользовался. По доктринёрству же экономических реформ, по диктаторским замашкам и попыткам продавить свою линию вопреки интересам большинства населения, Альенде и Пиночет – два сапога пара и заслуживают установления памятника в обнимку. Эти два президента на десятилетия превратили подававшую надежды развивающуюся страну с промышленно-технологическими перспективами в отстающую экономику сырьевого типа, без амбиций за пределами торговли природными ресурсами и продуктами их первичной переработки. Они подорвали доверие к тем здравым идеям, которые исповедовали: Альенде дискредитировал социалистическую установку на равные возможности всех слоёв, сокращение имущественной дифференциации, уменьшение «незаработанных» доходов, а Пиночет испохабил либеральные инструменты экономической политики, которые часто бывают вполне работоспособны и приносят лучший результат, чем в Чили 70-х.

Но если экономические последствия правления Пиночета широко освещались в отечественной публицистике как апологетами, так и хулителями генерала (на взгляд автора этих строк, необъективно с обеих сторон), то экономические «подвиги» правительства Альенде остаются для русского читателя тайной за семью печатями. Хотя рассмотреть их было бы очень кстати, благо, и 40-я годовщина попытке чилийской революции подоспела. Апологеты Альенде утверждают, что экономические беды времён его правления были вызваны скрытым и открытым саботажем оппозиционных сил – забастовками водителей, работников медедобывающей промышленности и лавочников. Не менее важным фактором, по их словам, стало внешнее давление, прежде всего со стороны США, которые заблокировали выделение стране новых кредитов и, распродав часть своих стратегических запасов, сумели снизить цены на медь – основную статью чилийского экспорта.

На самом же деле, многие из упрёков по адресу США и чилийских консерваторов несправедливы. Леваки всего мира искали оправдание для своего поражения в Чили и нашли его, назначив главной причиной поражения козни ЦРУ и местных правых. Но эти оправдания описываются поговоркой «плохому танцору и ноги мешают». Рассмотрение политики правительства Альенде показывает, что экономические и политические неприятности были неизбежны при проведении той же самой политики. Даже если бы оппозиция внутри и вне страны была намного слабее, эксперименты Альенде привели бы страну к катаклизмам. А ярость внутренней и внешней оппозиции вызывалась решениями Альенде, их радикализмом и конфликтностью, отсутствием желания искать компромисс.


Предыстория и правление Хорхе Алессандри

Говоря о предыстории драматических 70-х годов, следует отметить, что в течение длительного времени Чили опережала по уровню экономического развития большинство стран-соседей по Латинской Америке. В отличие от других стран региона, первые островки промышленности появились в Чили задолго до Великой Депрессии в связи с добычей полезных ископаемых (прежде всего, селитры и меди) на экспорт. Выросшие в несколько раз доходы госбюджета позволили начать создание инфраструктуры, системы университетов. Позднее, уже в 40-х годах, рост промышленного производства в Чили составлял 8% в год. Этому способствовала активная политика государства, которое поощряло обрабатывающую промышленность через импортные пошлины, а также способствовало технологическому росту через университеты и специально созданные институты прикладных исследований. В 1952 г. была создана Служба Технической Кооперации, рассчитанная на оказание технологической помощи малым и средним промышленным предприятиям, затем последовало создание ряда институтов, направленных на развитие аграрного сектора, рыболовства и т.д. [1, с.178]. В рамках политики протекционизма в 1950 г. был организован Совет по Внешней Торговле, имевший право запрещать импорт и экспорт.

И всё же активная государственная политика, направленная на индустриализацию через замещение промышленного импорта собственным производством, не давала ожидаемых результатов. В 1950-1971 гг. промышленный рост упал до 5,4%, заметно отставая от среднего латиноамериканского показателя 6,7%; рост ВВП составил в те же годы 4,3%, а во всём регионе – 5,5%. Чили теряла изначально высокий ранг среди соседей. По всеобщему признанию, это не соответствовало высокому потенциалу и возможностям богатой природными ресурсами страны с прекрасным климатом. По мнению многих экономистов, одним из негативных факторов стала недостаточная для догоняющей страны доля инвестиций. При этом большое имущественное неравенство и избыток рентных доходов у части населения не поощряли богатые слои к накоплению и инвестированию. В отличие от промышленно развитых стран, в Чили класс предпринимателей направлял слишком большую часть своих доходов на потребление, что уменьшало источники для накопления капиталов [1, с.197]. Заметим, что из последнего замечания не следует, что само по себе силовое принуждение к увеличению инвестиций обеспечило бы более высокое благосостояние страны в долгосрочной перспективе. Значительная часть чилийского ВВП приходилась на природную ренту, ограниченное количество природных ископаемых, а в этом случае оптимальный уровень накопления ниже, чем в случае промышленной экономики, менее зависимой от добычи сырья [2]. Но природная рента, будучи перенаправленной в госбюджет, давала стране возможность реформировать институты и повысить восприимчивость страны к инновациям и модернизации, к росту, основанному не просто на дополнительных капиталовложениях, а на своевременном освоении более производительных технологий.

Различные правительства пытались улучшить экономические показатели страны, и на эмпирическое устранение ошибок экономической политики, связанных, прежде всего, с организацией внешней торговли, ушли многие годы. Уже в 1952-1955 гг. правила, задающие условия экспортёрам и импортёрам, отличались исключительной нестабильностью. На двусторонние торговые соглашения наслаивались квоты по экспорту-импорту, которые не согласовывались как между собой, так и с необходимыми поставками товаров для национальной индустрии, что часто оставляло её без сырья. Поскольку не существовало объективного метода назначать квоты специально для каждого экспортёра и импортёра, система с неизбежностью пала под давлением противоречивых интересов, созданных незаслуженными привилегиями (фаворитизмом) для отдельных компаний в условиях ограничений для других.

С 1956 г. государство, прислушавшись к совету иностранных экспертов (миссия Кляйна-Сакса), заменило количественные квоты экспорта и импорта на систему ценовых ограничений, манипулируя с обменным курсом и заставляя импортёров оставлять государству большие депозиты для получения разрешения на импорт нежелательных товаров. Эта политика помогла увеличить в импорте относительную долю оборудования по сравнению с ширпотребом, но не смогла сдержать рост импорта. В условиях роста внутреннего спроса на импортируемые товары и поддержки обменного курса государством, импортировать всё ещё было слишком выгодно, поскольку фактически государство субсидировало импорт через поддержку завышенного обменного курса национальной валюты, то есть тратило драгоценную валюту в помощь импортёрам. Поэтому всё закончилось ростом внешней задолженности, и с 1957 г. пришлось вводить новые драконовские ограничения на импорт, которые к 1958 г. позволили уравновесить торговый баланс.

Новые условия фактически означали субсидирование государством только разрешённого импорта. С 1959 г. правительство нового президента Хорхе Алессандри опять либерализовало импорт, но дополнило это решением поддерживать за счёт государства фиксированный валютный курс в надежде, что это укрепит доверие к национальной валюте и стабилизирует цены. Несмотря на рост внутренних цен на 35% в 1959 г., фиксированный валютный курс пересмотрен не был. В условиях завышенного валютного курса, по мере постепенной либерализации условий импорта и в условиях свободного допуска к обмену валют, это, конечно же, привело к нарастающему дефициту платёжного баланса, достигшему в 1961 г. 70% от экспорта. Кроме того, быстрым ходом шла долларизация экономики и рост доли валютных вкладов, нарастала утечка капитала (конечно же, было очень выгодно задёшево приобретать доллары). Тем не менее, правительство упрямо держалось политики фиксированного курса, пока в декабре 1961 г. не исчерпались валютные резервы. Закончив на этом либеральные эксперименты, правительство вернулось к прямо противоположной политике государственного дирижизма: ввело многочисленные ограничения на импорт, различные обменные курсы, усложнило бюрократические процедуры допуска к внешней торговле и т.д. [1]

Пожалуй, главным достижением правления Хорхе Алессандри стало то, что здравомыслящая часть политического класса Чили осознала пределы возможностей государственного дирижизма при управлении экономикой. Рассмотрим, например, проблему регулирования валютного курса. Согласно протекционистским воззрениям, развитие обрабатывающей промышленности можно подтолкнуть, если повысить её доходы по сравнению с добывающими отраслями, и сделать это можно через установление системы внутренних цен, отличающихся от цен мирового рынка. Введение пошлин или квот на импорт промышленной продукции и экспорт сырья позволяет повысить цену промышленной продукции и снизить выручку сырьевиков. Того же самого эффекта можно добиться, заставляя экспортёров сырья обменивать экспортную выручку на национальную валюту по заниженному курсу, и препятствуя импорту, заставляя импортёров покупать валюту по завышенному курсу. Разумеется, речь идёт о завышенном и заниженном курсе по сравнению с рыночным значением, которое установилось бы, если бы экспортёры и импортёры свободно обменивали валюты на бирже. Система множественного курса валют стала широко использоваться в Латинской Америке середины века.

Проблема, однако, в том, что в современной разнообразной экономике никакой государственный аппарат не может «вычислить» наиболее выгодный для страны уровень пошлин или обменный курс, свой для каждого экспортёра и импортёра, а реализовать это – ещё сложнее. В этих условиях система назначения таможенных пошлин и множественных курсов приобретает коррупционный характер: различные группы предпринимателей занимаются «соисканием ренты» – выпрашиванием у государственного чиновника наиболее выгодного для данной группы режима.

Но большие социальные группы, оказываются на практике ещё сильнее, чем предприниматели, и вынуждают правительство проводить коррупционную политику куда дольше. Например, если эти социальные группы потребляют какой-то товар, импортируемый на выгодных условиях, то они требуют от государства до конца поддерживать выгодные условия. Именно это имело место в Чили при Хорхе Алессандри, когда правительство до последнего фактически субсидировало импорт, даже идя на истощение резервов и внешней задолженности.

От Фрея до Пиночета

Новое правительство президента Фрея, пришедшего к власти в 1965 г., предприняло рационализацию политики индустриализации через импортозамещение, проводимой в предыдущие десятилетия. Сначала правительство упростило импорт оборудования и прочих поставок для промышленности, затем стало нащупывать отрасли перерабатывающей промышленности, которые могли бы начать экспорт своей продукции, с тем чтобы Чили могла вписаться в международное разделение труда, а не производить всего понемногу. Был принят закон поощрения экспорта, возвращавший экспортёрам промышленной продукции заплаченные ими налоги, вплоть до 30% от стоимости экспортируемой продукции. В результате в стране начал понемногу формироваться экспортный менталитет. С 1965 по 1970 гг. объём новых позиций в экспорте вырос на 16%. Помимо нормализации внешней торговли, правительство стало подтягивать аграрный сектор к ушедшей вперёд промышленности, увеличило социальные программы. Была снижена имущественная дифференциация; доля оплаты труда в доходах, упавшая с 52% в 1960 до 45% в 1964, вновь выросла до 52% в 1970. Минимальная зарплата на селе выросла с 1964 по 1970 гг. на 24% [1, с.202-203]. Следует, правда, отметить, что первый фактор – рост доли зарплат в ВВП – мог быть следствием не социальной политики правительства, а конъюнктуры мирового рынка, более сильных колебаний прибыли предприятий по сравнению с зарплатами, подчиняющимися заранее установленным контрактам. Но несмотря на эту оговорку, можно сказать, что во второй половине 60-х Чили, наконец, нащупала перспективную политику догоняющего развития, подходящую национальным условиям. Парадоксально при этом то, что ярко выраженную политику повсеместного государственного интервенционизма проводило правительство Хорхе Алессандри, представлявшего правые силы, а левоцентристское правительство Эдуарда Фрея пошло на частичную либерализацию экономики, сосредоточив государство на том, что оно было в состоянии контролировать.

Тем не менее, в 60-е годы в стране было сломано хрупкое согласие относительно экономической политики и произошла радикализация политического спектра, что в итоге привело к поражению официального кандидата левоцентристов и триумфу объединения коммунистов и социалистов на выборах 1970 г., неожиданному даже для его сторонников. При этом объективных экономических причин для этой радикализации в виде резкого ухудшения положения рабочих и крестьян, как мы видели, не было – как раз в этом аспекте положение в Чили улучшалось. Напротив, умеренные и осторожные реформы Фрея, его социальная и патриотическая риторика радикализовали требования крайне левых. Устойчивость режимов не подчиняется представлениям экономического детерминизма.

Программа правительства Сальвадора Альенде предусматривала переход к социализму через экспроприацию как всего крупного и среднего капитала, национального и иностранного, для формирования центрального государственного ядра экономики из 91 крупнейшего предприятия, так и всей горнодобывающей промышленности и банковского сектора, которые должны были бы стать источником накопления капиталов. Вдобавок к этому, Альенде с самого начала планировал заморозить товарные цены и повысить зарплаты рабочих за счёт денежной эмиссии, а затем, под впечатлением первых экономических успехов, – продавить новую Конституцию с однопалатным парламентом, в котором Альенде было бы гарантировано преимущество [3]. В частности, он начал процесс национализации ряда ключевых отраслей экономики, установил высокие налоги на деятельность транснациональных корпораций, действовавших в Чили, и ввёл мораторий на выплату государственного долга. Как пишет сотрудничавший с правительством Альенде С.Бир, «Зарплата рабочих возросла на 40% вследствие принудительного перераспределения доходов, а крестьяне (которые фактически не имели никакой "заработной платы") ожидали обещанного им приравнивания их доходов к основным ставкам рабочих. Цены на медь упали, а медь была практически единственным источником получения Чили иностранной валюты (по крайней мере на 80%). По этой причине огромный платежный дефицит страны стал ещё большим. Валовой национальный продукт и промышленное производство росли (прирост составил, вероятно, около 7%), на муниципальных выборах сторонники правительства получили 50% голосов. Всё бы ничего, но воцарилась какая-то всеобщая эйфория. Малооплачиваемые расходовали свои деньги, но высокооплачиваемые прекратили вкладывать в экономику излишки своих доходов, прекратились иностранный кредит и иностранная техническая помощь. Всё это явно создавало условия для инфляции, нехватки потребительских товаров и прочих неприятностей. По всеобщему международному мнению, 35%-ная инфляция привела к провалу предыдущего правительства христианских демократов. Народное единство существенно снизило подобную опасность. Выяснилось, однако, что в течение года при всех обстоятельствах иностранные валютные резервы будут исчерпаны» [4].

Итак, печатание денег позволило увеличить до 7% (по другим данным – до 8-9%) экономический рост в первый год правления Альенде и победу на муниципальных выборах, но начавшаяся инфляция (далее сдерживать цены было невозможно) свела на нет все успехи, и уже ко второму году правления экономический рост прекратился совсем. Так и не успев продавить новую Конституцию, столкнувшись с трудностями в управлении экономикой и угрозами активного противодействия со стороны оппонентов, в условиях накалённой атмосферы и всеобщей радикализации, правительство Альенде не шло на компромиссы и, под восторженную истерику леваков всего мира, ускоряло свои реформы. Уже в 1973 г. в государственный сектор были включены 500 крупных, средних и мелких предприятий, однако неспособность правительства организовать управление этими предприятиями спровоцировала их убыточность и бюджетный дефицит, составивший 22% ВВП, по сравнению с 3% в 1970 г. [1, с.204]. Инфляция в 1973 г. превысила 800% [1, с.205], экономический рост прекратился, уровень накопления упал с 20,2% ВВП в 1961-1970 гг. до 15,9% ВВП в 1971-1973 [1, с.161]. Под конец своего правления, окончательно решив пойти ва-банк, Альенде постоянно превышал полномочия, нарушая один закон за другим, так что 22 августа 1973 года Палата депутатов приняла решение, в котором призвала Вооружённые силы и полицию пресечь антиконституционные действия президента [3]. Что и было сделано три недели спустя.

(См. в следующих записях продолжение и окончание.)