В качестве иллюстрации предлагаю рассмотреть историю академика Жебрака.
Что такое суд чести в позднесталинском СССР? Это достаточно специфичное орудие инспирируемой и полностью контролируемой государством травли недостаточно холуйствующих чиновников и учёных под ширмой их общественного осуждения. А заодно - эффективное средство ссучивания научных работников, дальнейшего их превращения в стаю зашуганных шавок, готовых по ленивому движению начальственной брови рвать глотку любому своему товарищу. Рвать фигурально, разумеется. В буквальном смысле рвали в МГБ, но именно по этой причине ведомство Абакумова плоховато исполняло функцию перевоспитания, которой было формально наделено. В том, что обычные зэки в ГУЛаге периодически вымирали с темпами, более характерными для гитлеровских концлагерей, особой беды не было, бабы нарожали бы ещё, благо аборты предусмотрительно запретили ещё в 1936.
Но выдающиеся исследователи - это штучный товар, их нельзя родить просто так, пускай и по приказу партии. Даже наличие профильного образования не даёт гарантии последующих открытий. Поэтому тех, кто уже подтвердил свои эвристические способности, следовало по возможности оберегать от опускания почек бригадирским дрыном на лесоповале. Не потому, что их жалко, нет, а просто потому, что они государству могут принести больше пользы по своей специальности. Ну, примерно как Троцкий брал под свою защиту бывших царских офицеров, доказывая оппонентам, что без их опыта Советской России не победить в Гражданской войне (попутно Троцкий брал в заложники членов их семей - на всякий случай).
Поэтому и потребовался менее инвазивный механизм корректировки поведения яйцеголовых, а именно - суды чести.
Особенность этих судов состояла в том, что при их проведении не было адвокатов, и речи общественных обвинителей произносились после последних слов обвиняемых. Обвиняемые могли только признать себя виновными, альтернативы у них не было.
Десятилетия жизни под сталинским ярмом стали масштабной школой искусственного отбора, выжившие выпускники которой накрепко усвоили правила поведения, позволяющие минимизировать вероятность попадания в пыточные застенки. Но теперь этого было уже недостаточно. Теперь и тишайший человек, не проявляющий ни малейших признаков оппозиционности, не должен был ощущать себя в безопасности. Овечек уже приучили панически бояться ограды, овчарки и пастуха. Теперь предстояло надрессировать их вести себя так, чтобы пастуху и овчарке и никаких лишних телодвижений делать не приходилось. Поэтому тех, кого было не за что судить в обычном суде, стали отправлять на суды чести, где их должны были обвинять, обличать, оскорблять и топить их же собственные коллеги по работе.
Можно представить себе, насколько одиозным и вопиющим оказалось такое судилище над академиком Жебраком, если полтора года спустя сам агитпроповский вельможа Шелепин почёл за лучшее не рассылать его материалы по стране, - при том, что суды чести тогда ещё вполне работали, и прекращать их деятельность никто не собирался.
Но мы не будем представлять, мы будем знакомиться с документами. Начав, как водится, с предыстории.
Откуда вообще возникла идея широкой рассылки подобных материалов? А с самого известного из судов чести - над членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР Н. Г. Клюевой и профессором Г. И. Роскиным. Их обвинили в разглашении государственной тайны, практически в шпионаже. Почему же материалы по их делу были переданы на суд чести, а не мясникам из МГБ? Отчасти - потому что "разглашение" это состоялось с ведома и разрешения партийных инстанций. Абсолютно типичная сталинская схема.
— А вот есть такая тема, которая очень важна, — сказал Сталин, — которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Это тема нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей, — сказал Сталин, строя фразы с той особенной, присущей ему интонацией, которую я так отчетливо запомнил, что, по-моему, мог бы буквально ее воспроизвести, — у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, нестопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как было трудно дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, — сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: — Засранцами, — усмехнулся и снова стал серьезным. — Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас стало меньше. Теперь нет, теперь они и хвосты задрали.
Сталин остановился, усмехнулся и каким-то неуловимым жестом показал, как задрали хвосты военные. Потом спросил:
— Почему мы хуже? В чем дело? В эту точку надо долбить много лет, лет десять эту тему надо вдалбливать. Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает. — И он снова заговорил о профессоре, о котором уже упоминал. — Вот взять такого человека, не последний человек, — еще раз подчеркнуто повторил Сталин, — а перед каким-то подлецом-иностранцем, перед ученым, который на три головы ниже его, преклоняется, теряет свое достоинство. Так мне кажется. Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов.
Сталин повернулся к Жданову.
— Дайте документ.
Жданов вынул из папки несколько скрепленных между собой листков с печатным текстом. Сталин перелистал их, в документе было четыре или пять страниц. Перелистав его, Сталин поднялся из-за стола и, передав документ Фадееву, сказал
— Вот, возьмите и прочитайте сейчас вслух.
Фадеев прочитал вслух. Это был документ, связанный как раз со всем тем, о чем только что говорил Сталин. Пока не могу изложить здесь его содержание...К. М. Симонов
Истории тяжёлая вода
Не расстраивайся, Михалыч! Мы зато можем.
Итак, фабула понятна.
Клюева и Роскин передали американцам информацию о круцине, разработанном ими препарате для лечения рака (ещё совершенно не проверенном, не прошедшем клинические испытания, не доказавшем свою эффективность, но кого в те годы заботили подобные мелочи). Как называется учёный, обсуждающий с иностранными коллегами сложные вопросы своих разработок и делящийся с ними своими материалами? В сталинском СССР он назывался изменником Родины. Но почему тогда суд чести, а не суд р-р-революционого трибунала с закономерной пулей в затылок? Ну, во-первых, потому что эта измена Родине произошла с полного ведома и согласия означенной Родины.
13 марта 1946 г. - доклад Клюевой в Академии медицинских наук о новом методе биотерапии рака и публикации в центральных газетах. По каналам ВОКС - информация в США, где в то время выпускался специальный журнал “Обзор советской медицины” и активно работало Американо-Советское медицинское общество. В солидном “Cancer Research” (США) в 1946 г. появляется статья Роскина.
Под влиянием паблисити круцина в Штатах посыпались просьбы в американское посольство о его присылке. Между тем во всех публикациях говорилось лишь о начале клинических испытаний, о том, что круцин нарабатывается пока в недостаточном количестве и применяется в жидкой, неустойчивой и нестабильной, а значит и капризной по своему действию форме. Посол У. Смит проявил необычную для его ранга инициативу и решил лично встретиться с авторами открытия. Их встреча, согласованная по всем каналам власти, состоялась 20 июня 1946 г. в дирекции Института эпидемиологии (в присутствии директора и, конечно, доверенного у “органов” лица). Посол предложил сотрудничество и любую техническую помощь. Минздрав в принципе соглашается и подготавливает такой проект.
Академик-секретарь АМН В. В. Парин во главе делегации медиков, куда входят и крупные советские онкологи, 4 октября 1946 г. летит в США. Этот визит совпадает со специальной сессией ООН, посвященной международному сотрудничеству, где доклад делает Молотов. Парин, запросив через наше посольство разрешение, передает 26 ноября 1946 г. в Американо-Советское медицинское общество уже принятую к печати в СССР рукопись книги Роскина и Клюевой и образец круцина (к тому времени утративший активность). Но этот невинный взаимный жест был истолкован затем как передача государственной тайны и послужил поводом к аресту Парина после его возвращения и к организации суда чести.
Но это не главное. Упомянутый здесь академик Парин тоже действовал согласованно с вышестоящими инстанциями, а четвертак свой получил вообще без проблем.
Василия Парина судят как шпиона. Несмотря на то, что передачу круцина американцам одобрил Минздрав, ученого решают расстрелять. Академика спасает невероятнейший счастливый случай: за несколько дней до расстрела Указ Президиума СССР отменяет смертную казнь в мирное время. Приговор Парину заменяют на 25 лет тюремного заключения.
Столько же получили бы и Клюева с Роскиным, но их спасло то, что круцин ещё действительно не был протестирован как следует, и мог стать настоящим спасением от рака (забегая вперёд - не стал, хотя и показал некоторую эффективность в определённых условиях). Поэтому исследователей требовалось основательно запугать, но всё-таки не сгноить в лагерях, они им следовало до конца довести свою работу.
Отсюда - и разговор Сталина с Симоновым (а также Фадеевым и Горбатовым). Ему было необходимо инспирировать общественную травлю учёных, а кто же мог этим заняться, как не инженеры человеческих душ?
Фадеев начал читать письмо, которое передал ему Сталин. Сталин до этого, в начале беседы, больше стоял, чем сидел, или делал несколько шагов взад и вперед позади его же стула или кресла. Когда Фадеев стал читать письмо, Сталин продолжал ходить, но уже не там, а делая несколько шагов взад и вперед вдоль стола с нашей стороны и поглядывая на нас. Прошло много лет, но я очень точно помню свое не записанное тогда ощущение. Чтобы не сидеть спиной к ходившему Сталину, Фадеев инстинктивно полуобернулся к нему, продолжая читать письмо, и мы с Горбатовым тоже повернулись. Сталин ходил, слушал, как читает Фадеев, слушал очень внимательно, с серьезным и даже напряженным выражением лица. Он слушал, с какими интонациями Фадеев читает, он хотел знать, что чувствует Фадеев, читая это письмо, и что испытываем мы, слушая это чтение. Продолжая ходить, бросал на нас взгляды, следя за впечатлением, производимым на нас чтением.
До этого с самого начала встречи я чувствовал себя по-другому, довольно свободно в той атмосфере, которая зависела от Сталина и которую он создал. А тут почувствовал себя напряженно и неуютно. Он так смотрел на нас и так слушал фадеевское чтение, что за этим была какая-то нота опасности — и не вообще, а в частности для нас, сидевших там. Делал пробу, проверял на нас — очевидно, на первых людях из этой категории, на одном знаменитом и двух известных писателях, — какое впечатление производит на нас, интеллигентов, — коммунистов, но при этом интеллигентов, — то, что он продиктовал в этом письме о Клюевой и Роскине, тоже о двух интеллигентах. Продиктовал, может быть, или сам написал, вполне возможно. Во всяком случае, это письмо было продиктовано его волей — ничьей другой.
Когда Фадеев дочитал письмо до конца, Сталин, убедившись в том, что прочитанное произвело на нас впечатление, — а действительно так и было, — видимо, счел лишним или ненужным спрашивать наше мнение о прочитанном...
Как свидетельствует моя запись, сделанная 14 мая сорок седьмого года, когда письмо было прочитано, Сталин только повторил то, с чего начал:
— Надо уничтожить дух самоуничижения. — И добавил: — Надо на эту тему написать произведение. Роман.
Я сказал, что это скорее тема для пьесы.К. М. Симонов
Истории тяжёлая вода
Это действительно была тема для пьесы, а точнее - для хорошо отрежиссированного спектакля.
В тот же день поздно вечером в кабинете Сталина, как установили историки, собралась верхушка: Молотов, Жданов, Берия, Микоян, Маленков, Вознесенский и Каганович. Был решен вопрос об аресте Парина, смене руководства Минздрава и суде чести над обласканными властью биологами. 25 марта 1947 года Жданов представляет Сталину проект постановления о «Судах чести», через три дня проект утверждается Политбюро. Сценарий суда таков: составляется проект обращения из парткома в суд, назначенные начальством члены суда ведут допрос обвиняемых. Затем обвиняемым дают последнее слово. И только после этого — когда уже обвиняемые ничего не могут сказать в свою защиту — победно выступает общественный обвинитель.
Историки детально анализируют, как это отвратительное действо, названное судом чести, делом «КР», фабриковалось, — точный в данном случае термин. Текст обвинительного заключения якобы от имени парткома Минздрава был отредактирован Ждановым, затем откорректирован лично Сталиным и вручен для прочтения академику АМН П. А. Куприянову. Два члена суда были из числа «истцов» из парткома, написавших обращение в суд (сами написали — сами будут судить). Но и обращение в суд якобы со стороны парткома Минздрава тоже написал Жданов! В его записных книжках авторы нашли бесцеремонные и хамские приправы к начальному варианту зелья-обращения: «О Парине размазать погуще… Вдолбить, что за средства народа должны отдавать все народу… Расклевать преувеличенный престиж Америки с Англией… Будем широко публиковать насчет разведки» и т.д.
Но свою пьеску накропал и Симонов.
В защиту Симонова можно заметить, что он хоть и не сразу, но всё-таки понял всю постыдность той роли, которую ему приказали исполнить.
Абрамка Роом, снявший по этой халтуре соответствующее кинцо, муками совести не страдал совершенно.
Более того, он не побрезговал вкрутить туда пикантную деталь: киноверсия Клюевой продаёт Родину за флакон французских духов.
Впрочем, по степени зрелищности все эти "чужие тени" оказались лишь бледными тенями настоящего процесса.
Суд чести проходил с 5 по 7 июня 1947 г. в зале заседаний Совета Министров, где собралось 1500 человек - цвет советской медицины. Чтение материалов суда и сейчас, спустя более полувека, производит тягостное впечатление. Наверное, это познавательно с позиций сравнительной социальной психопатологии. Медицинские светила, убеленные сединами, недавние научные коллеги подсудимых ведут себя в духе озорной рифмы поэта М. Дудина: “Я любил тебя, Маланья, до партийного собранья. Как открылись прения, изменились мнения”. Особенно рьяно и ядовито выступал, к примеру, известный деятель здравоохранения Н. А. Семашко. Хотя он по возрасту к тому времени отошел от дел, но активно задавал вопросы и рвался на роль общественного обвинителя (ему не доверили). В концовку обвинительной речи Жданов вставил ключевые слова: значение этого дела - предупреждать “каждого советского патриота быть постоянно бдительным, не тушить ни на минуту своей ненависти к враждебной буржуазной идеологии”. Удивительно точен оказался Оруэлл в метафоре о ежедневных двухминутках ненависти.
Привожу пару фраз из заключительной речи общественного обвинителя профессора Военно-медицинской академии П. А. Куприянова: “Своими действиями они способствовали рассекречиванию препарата КР и передаче его американцам, чем было поставлено под удар советское первенство в этом открытии и нанесен серьезный ущерб советскому государству… В этом факте передачи американцам еще не завершенного секретного исследования скрывается вся мелкая душа этих людей, показавших, что они отплатили своему народу черной злой неблагодарностью за все его заботы, за заботы партии и правительства о развитии и преуспеянии советской науки…”
Пройдет несколько лет, и те же партия и правительство признают, что Роскин и Клюева ни в чем не виновны.
Когда, к примеру, академика Аничкова спросили, как он мог в 1950 г. на специальной сессии АМН выступить с восхвалением Лепешинской, ответ был таков: “Давление на нас было оказано из таких высоких сфер, что мы извивались, как угри на сковородке. Я после своего выступления три дня рот полоскал”.
Вообще, для того, чтобы как следует оценить запашок очередного удара мочи в сталинскую голову, достаточно вспомнить, как американцы отнеслись к вопросу поставок лекарств в СССР в те дни, когда нужда в них была отчаяннее всего.
Почти все спасавшие миллионы жизней сульфаниламиды и пенициллины, которые использовались в госпиталях Красной Армии и «гражданки», были поставлены по ленд-лизу.
В 1945 году Флеминг получил за создание пенициллина Нобелевскую премию по физиологии и медицине. Он публично заявил, что патентовать лекарство не будет, так как оно создано для спасения всего человечества.
| Ф. РУЗВЕЛЬТ - И. В. СТАЛИНУ Я счастлив сообщить Вам, что медицинские материалы по списку, разработанному комиссией медицинского снабжения на Конференции Трех Держав, будут предоставлены, как только эти материалы смогут быть закуплены и отправлены, за исключением той части из них, которая может быть предоставлена англичанами. Условия американского снабжения и производства делают невозможной немедленную закупку больших количеств некоторых требуемых предметов, но 25% всего количества по списку может быть предоставлено в течение 30— 60 дней, а остальная часть поставок — в течение ближайших 8 месяцев. Американский Красный Крест готов предоставить приблизительно одну треть материалов, указанных в общем списке, на сумму приблизительно в 5 миллионов долларов в качестве подарка американского народа. В соответствии с моими указаниями Американский Красный Крест приобретет эти материалы за счет фондов, предоставленных в мое распоряжение Конгрессом, а также за счет фондов пожертвований американского народа, созданных для оказания помощи Советскому Союзу. Поскольку Американский Красный Крест должен отчитываться перед Конгрессом и теми, кто внес пожертвования, об использовании этих фондов и материалов, Уордуэлл — председатель делегации Американского Красного Креста — в письме представителю Советского Красного Креста г-ну Колесникову изложил в общих чертах ту организационную форму сотрудничества между обществами Красного Креста обеих наших стран, которая являлась бы желательной. Красный Крест также передает сегодня г-ну Колесникову послание, в котором указывается на важность соответствующего наблюдения со стороны представителя Американского Красного Креста за распределением материалов последнего с учетом, разумеется, соответствующих военных соображений. Я был бы весьма благодарен, если бы Ваше правительство могло заверить меня в том, что желаемые организационные формы приемлемы. Смею указать на то, что процедура, предложенная Американским Красным Крестом, является той же, которой придерживаются при оказании им помощи Великобритании и другим странам. На изложенной выше основе Американский Красный Крест готов рассмотреть вопрос об оказании дальнейшей существенной помощи Советскому Союзу по мере возникновения потребностей и представления заявок. 6 ноября 1941 года. ЛИЧНОЕ ПОСЛАНИЕ И. СТАЛИНА г-ну РУЗВЕЛЬТУ Отравлено 14 ноября 1941 года Ваше послание с сообщением о благоприятном разрешении вопроса о поставках медицинских материалов Американским Красным Крестом получено мною 11 ноября. По вопросу об установлении организационных форм сотрудничества между обществами Красного Креста обеих наших стран у Советского Правительства нет возражений, при этом имеется в виду, что это сотрудничество будет организовано в соответствии с обменом писем, текст которых был согласован в начале ноября между представителями Красного Креста обеих стран в г. Куйбышеве. СТАЛИН Печатается по изданию: Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании во время Великой отечественной войны 1941-1945 гг. М., 1958. |
Да уж, никакого низкопоклонства перед Западом. Даже спасибо не сказал. Но для тех, кто хорошо знает Сталина - настоящего Сталина, а не лубочного, - ничего удивительного здесь нет.
Между тем приближался XIII съезд партии. За несколько дней до его открытия методичная Крупская вскрыла пакет Ленина и прислала ленинскую бомбу («завещание») в ЦК. Когда Мехлис доложил Сталину содержание ленинского письма (где Ленин советовал Сталина снять), Сталин обругал Крупскую последними словами и бросился совещаться с Зиновьевым и Каменевым.
В это время Сталину тройка была ещё очень нужна — сначала надо было добить Троцкого. Но теперь оказалось, что союз с Зиновьевым и Каменевым спасителен и для самого Сталина. Конечно, ещё до этого в тройке было согласие, что на съезде Зиновьев будет снова читать политический отчёт ЦК и таким образом иметь вид лидера партии; даже, чтобы подчеркнуть его вес и значение, тройка решила следующий, XIV съезд, созвать в его вотчине — Ленинграде (потом, с разрывом тройки, это решение было отменено). Но теперь, в связи с завещанием Ленина, главным было согласие Зиновьева и Каменева на то, чтобы Сталин остался генеральным секретарём партии. С поразительной наивностью полагая, что теперь Сталина опасаться нечего, так как завещание Ленина ещё намного уменьшит его вес в партии, они согласились его спасти.
Зиновьев предложил переизбрать Сталина Генеральным секретарём. Троцкий тоже молчал, но изображал энергичной мимикой своё крайнее презрение ко всей этой комедии.
Каменев со своей стороны убеждал членов ЦК оставить Сталина Генеральным секретарём. Сталин по-прежнему смотрел в окно со сжатыми челюстями и напряжённым лицом. Решалась его судьба.
Так как все молчали, то Каменев предложил решить вопрос голосованием. Кто за то, чтобы оставить товарища Сталина Генеральным секретарём ЦК? Кто против? Кто воздержался? Голосовали простым поднятием рук. Я ходил по рядам и считал голоса, сообщая Каменеву только общий результат. Большинство голосовало за оставление Сталина, против — небольшая группа Троцкого, но было несколько воздержавшихся (занятый подсчётом рук, я даже не заметил, кто именно; очень об этом жалею).
Зиновьев и Каменев выиграли (если б они знали, что им удалось обеспечить пулю в собственный затылок!).
Через полтора года, когда Сталин отстранил Зиновьева и Каменева от власти, Зиновьев, напоминая это заседание Пленума и как ему и Каменеву удалось спасти Сталина от падения в политическое небытие, с горечью сказал: «Знает ли товарищ Сталин, что такое благодарность?»
Товарищ Сталин вынул трубку изо рта и ответил: «Ну, как же, знаю, очень хорошо знаю, это такая собачья болезнь».Б. Г. Бажанов
Воспоминания бывшего секретаря Сталина
Поэтому отблагодарить американцев за практически бесплатные поставки по ленд-лизу новейших лекарств Сталин решил скандальным делом Клюевой-Роскина, сопровождавшимся фейерверком антиамериканских выпадов во всей советской прессе, и не только: Симонов вот и в драматургии подсуетился. Да так, что и тридцать лет спустя самому вспоминать стыдно было.
Мучала совесть и Фадеева, также назначенного одним из главных режиссёров антизападной истерии (на его совести были вещи и посерьёзнее, но это тема для отдельного разговора). И тому хватило мужества одним достойным поступком если не перечеркнуть, то хотя бы прервать череду поступков недостойных и низких.
April 14 2019, 20:50:11 UTC 1 month ago
April 14 2019, 20:54:36 UTC 1 month ago
April 14 2019, 22:14:22 UTC 1 month ago
May 5 2019, 09:46:10 UTC 1 week ago
Вот такие впечатления от прочтенного, спасибо за статью.
Глупость этого карания видимо была намеренной - публикация в прессе с указанием имени автора это доказательство авторства, соответственно в случае воровства идей или формул - возможность судебного разбирательства. И что мешало патент оформить? И это все конечно в условиях цензурирования, когда нельзя было просто взять и отправить почтой статью для публикации. То есть суть обвинения лишена логики и здравого смысла. Хорош он был задачи подопечным ставить - принимать и восхвалять любой идиотизм, потом еще спасибо за это говорить.
Интересно, что чувство самосохранения он вообще утратил в какой то момент. С медициной, докторами обычно осторожно обращаются, сохраняя хоть немного уважения - что естественно, а если сам заболеешь, а если тебя лечить надо будет?!
May 5 2019, 14:22:28 UTC 1 week ago
Соответственно вопрос - если есть благодарность человеческая, а есть собачья, и кто то лично благодарность воспринимает только в собачьих координатах, считает ли он сам себя собакой, и вне зависимости от осознания этого - можно ли предполагать, что ею является?!
Думаю да, следовательно ИВС это Шариков в реале, ну или правильнее сказать что Шариков - довольно поверхностный и даже слишком оптимистичный образ того, чем являлся ИВС и ему подобные.