НЕВОЛЬНИКИ
Встречаю бывших зеков и они мне говорят, что несколько месяцев после освобождения не могли в себя прийти. Я на автомате отвечал им, что у меня такого нет, я с первого дня погрузился в работу, как будто и не было в моей жизни никаких спецблоков, карцеров и БУРов. А вчера вдруг подумал, а может это мне только кажется и я просто сам не вижу в себе изменений? Эта мысль меня не покидала долгое время и не дала выспаться.
Решил писать коротенькие заметки.

ВРЕМЯ
В местах изоляции время идёт иначе, режим и отсутствие событий растягивают его почти на бесконечные величины и порой вам кажется, что с последней отсечки прошли часы, а в действительности лишь жалкие минуты.
В БУРе, режимного лагеря в городе Покрове был запрет на общение, жесты и всякое движение, стационарные многочасовые позы (ровно стоишь или сидишь) погружали в иное состояние психики, все происходящее начинало восприниматся иначе, более остро и глубоко. Неприехавший родственник, который обещал быть, или холодный чай в лагерной столовой могут довести до отчаянья.

ХОЛОД, СОН И ГОЛОД.
Я человек закаленный, регулярно окунавшийся по воле в прорубь, но это не помогло, я хорошо запомнил лагерный холод осени 17 года, от которого не было спасения ни днём, ни ночью. От нагрузок и истощения зеки мгновенно засыпали после отбоя, но уже через несколько часов просыпались от холода. Спали потом урывками, 11-13 градусов второго барака, железные шконари на которых провисали повидавшие виды матрасы, тонкие одеяла с запретом любых тепляков, одежды и укрывания с головой, делали недостаток сна необратимым. Усугублялось всё и недостатком еды, кухни на бараке БУРа для зеков практически не было, что делало почти бессмысленным продуктовые передачи и отоваривание в лагерном магазине.

РАВНОДУШИЕ
Режим подобных отрядов низводит человека до уровня животного, выполняющего простые команды под боязнью наказания, многие вещи которые воспринимались человеком дикостью и шокировали со временем становились обыденными. Но следующий за этим этап «воспитания» был много страшнее, когда у человека умирала душа и он становился биороботом, я видел такое и понимал, что из этого состояния выхода уже нет.

ЗВОНКИ
Нам давали редко звонить на БУРе, это всегда было событие в жизни зека, я помнил практически каждое сказанное слово. Никогда бы ничего не запомнил на воле, кроме важного. Звонить мне можно было только в присутствии оперов из кабинета оперчасти, раз в два месяца, пятнадцать минут. Дни до звонка шли долго, но по настоящему долго начинался отчёт с момента подписания заявления. Ты сидишь и ждёшь вызова, иногда дни, иногда неделю, продумывая каждое слово и расчитывая секунды на слова и ответы на том конце провода. Потом идёшь, а после не понимаешь, как это уже прошли отведённые тебе пятнадцать минут. Были моменты, когда разговор прерывался раньше, человек не захотел или не смог с тобой разговаривать на том конце провода и ты, сидишь, как обманутый ребёнок, который покупал лотерейный билет с уверенностью, что обязательно выиграет приз, но не выигрывал.

НАДЕЖДА
Все зеки ждут писем и свидания, даже те к кому никто не ездит и никто не пишет. Я замечал, что практически все подскакивают, когда входит сотрудник с письмами и с вызовом на свидание. Я тоже себя на этом ловил, даже когда лимита свиданий у меня не было, а письма мои мне не отдавали. Никогда не забуду взгляды зеков провожавших меня на свидание, наверное у меня был такой же.

САМОЕ СТРАШНОЕ
Невольники очень боятся быть брошенными. Нет ничего хуже в местах лишения свободы, чем предательство людей, которым доверял и на которых надеялся. Видел зеков которых это сжигало заживо, побороть это в условиях изоляции и БУРа очень сложно. Но всё же большинство девушек своих узников ждали. Порой смотришь на него, доходяга, худой, перекалеченный весь, срок большой, а она всё равно ждёт его и ездит к нему на короткое свидание (длинных на лагере полтора года не было), а он потом неделями молча сидит и свет в его глазах горит и силы непокидают.
Вроде маленький человек, а сильный и сила его в его половинке.