Уникальность Нижней колонии среди всех городских районов Кузбасса была в том, что здесь, на площади в несколько квадратных километров, одноэтажные бараки были не просто основным типом сооружений, но вообще единственным - бараки, только бараки и ничего, кроме бараков.
Конечно, многие шахтёрские города “славятся” трущобными районами, которые живы и по сей день, воспроизводя асоциальный образ жизни из поколения в поколение, но отождествлять их с нашей Нижней колонией не совсем верно. Ибо здесь была реализована в корне другая затея - не пролетарская слобода-нахаловка, кое-как сделанная самими массами из чего попало (таких в Сталинске, к слову, тоже хватало), а, наоборот, регулярный рабочий город самой низкой себестоимости, возведённый одним разом самим государством.
И история отмерила этому барачному городу не такой уж и малый срок - 30 - 40 лет. А два последних одноэтажных бревенчатых барака Нижней колонии 1930 года постройки были снесены и вовсе сравнительно недавно, лет 15 назад. Хотя, наверное, один из них следовало бы сохранить как реликт огромного проекта и своей эпохи. Правда, один-единственный барак, причём двухэтажный, сохранился в Колхозном переулке, у моста через Абушку (он принадлежит Домосети), но он - “молодой” - построен в 1948 году, когда “старые” уже начали потихоньку сносить.
Что представлял из себя Кузнецкстрой в самом начале 30‑х? Если отвлечься от гула стройки завода и пропагандистского шума, то в Кузнецкой котловине разразилась самая настоящая рукотворная коммунальная катастрофа. Партия большевиков и подручная ей Советская власть умудрились создать гуманитарное бедствие такого масштаба, которое редко бывает и при наихудших условиях военного поражения: прознав о Тельбесстрое, сюда в поисках хоть какого-то спасения от сплошной коллективизации-раскулачки хлынули десятки тысяч крестьян. Систему ГУЛАГа развернуть ещё толком не успели, и дармовой труд беглых крестьян уже стал тем топливом, на котором и вырос “стоугольный гигант”. Но у американской фирмы “Фрейн” заказали только проект самого метзавода - подумать заранее о городе для металлургов было недосуг. В итоге только в 1931 году из 100 тысяч прибывших сбежали 70 тысяч! И это при том, что бежать им по существу было уже некуда. И при такой текучке на следующий, 1932 год население котловины таки превысило 200 тысяч! Вот такое “броуновское движение масс”: бежавшие на Кузнецкстрой вскоре бежали с самого Кузнецкстроя, а навстречу им, в свою очередь, ломились уже новые беженцы.
Уже в июле 1931 года на партконференции озвучили: на Кузнецкстрое работает 90 тысяч человек, из которых во “временных жилищах” на Нижней колонии обитает 60 тысяч человек. Причем в бараках ютится 27500 человек, ещё 4 тысячи - в палатках и шатрах (пока июль), ещё 8 тысяч живет в землянках. Правда, куда из этой статистики выпали “лишние” 20 тысяч человек плюс не указанные вовсе ещё 30 тысяч - не ясно. Легендарный товарищ Хренов на этот счёт дал Маяковскому ответ простой: “Под старою телегою рабочие лежат”. То есть в невыносимо плохих условиях проживало меньшинство - 40 тысяч кузнецкстроевцев, а большинство - 50 тысяч - были вообще бездомными, даже без брезентовой крыши над головой!
И тогда за исторически мгновенный срок - буквально за год - вся территория от заводоуправления КМК до реки Абы на юг и до нынешнего проспекта Металлургов на восток покрылась десятками совершенно одинаковых длинных бревенчатых бараков. Дальше - через Абу - шёл Соцгород. Кирпичная застройка последнего, как всем известно, была в основном делом немецкого архитектора Эрнста Мая, но мало кто знает, что и к застройке барачной колонии тоже приложил руку “сумрачный германский гений”. Звали его Вальтер Швагеншайдт.
В отличие от мечтателя и даже оптимиста Мая он был реалистом и пессимистом. Прибыв в 1930 году в СССР и поработав на Магнитке и Кузнецкстрое, он вынес свой нелестный вердикт местному строительству. Его технология в СССР находилась тогда на самом примитивном уровне, а металл, стекло и бетон были крайне дефицитны. При этом в Магнитогорске, например, 160 тысяч человек жили во временных бараках, и обеспечение всех нормальным жильем в кирпичных домах даже теоретически было невозможным. А как считал немец, и ненужным.
Да и строителями были совсем не те дореволюционные артельщики, что возводили изысканные многоэтажные доходные дома, а бежавшие из деревень от коллективизации или депортированные крестьяне. Их строительная квалификация была близка к нулевой. Из стенограммы партконференции июля 1931 года узнаём, что строили бараки бригады плотников, где на 49 человек было... 14 топоров. Кроме того, на всё жилищное строительство индустриальных городов Советская власть выделила столько денег, сколько по смете немцев полагалось на один только Кузнецкстрой. Поэтому Швагеншайдт был вынужден проектировать жилье не из кирпича, а из дешёвых местных материалов: досок, камыша и глины. За основу он взял традиционный германский фахтверк: каркасные дома со стенами из деревянных стоек обшивал досками и заполнял в качестве утеплителя глиной, стружкой или торфом.
Среди работавших в СССР зарубежных архитекторов именно “наш” Швагеншайдт стал главным проводником мысли о том, что технические и финансовые условия Страны Советов ещё много лет не позволят строить ничего, кроме примитивных бараков. Поэтому он, не отвлекаясь на каменное зодчество, активно включался в создание проектов бараков, предназначенных для массового строительства.
Менее чем через два года после приезда в СССР, в августе 1932 года Вальтер Швагеншайдт писал коллеге в Германию: “В последние месяцы... я за закрытыми дверями разработал предложение для нового типа социалистического города, которое естественно направлено против партийной линии. Исходя из реальной жизни в развивающихся районах, я говорю - Советский Союз ещё долго сможет строить только примитивные бараки. Имеющиеся материалы и силы они вынуждены использовать для строительства промышленности. Люди, которые населяют социалистические города, находятся на очень низком культурном уровне, они не понимают (хотя и предполагается, что они будут строить многоэтажные дома), как в этих домах жить. Одноэтажные застройки из местных материалов - это правильный путь. А потом я предлагаю барачный город по мере поступления денег, материала и рабочей силы перестраивать, и я покажу, как его можно будет перестроить в город-рай”.
Швагеншайдт сделал проект “барака с растущим благоустройством”. На первой стадии это одно помещение с нарами на 222 человека. На третьей - “законченный культурный барак” с уборными, умывальниками и спальнями с кроватями на 100 человек. Заручившись поддержкой в Москве, Швагеншайдт ещё год, вплоть до отъезда из Союза в октябре 1933 года, разрабатывал проект своего “растущего города” из одноэтажных бараков. Он-то и был во всей своей “красе” осуществлён у нас в виде Нижней колонии.
Вячеслав Паничкин.
Фото из архива автора.
(Окончание следует.)
Стратегия обречённости
Да, именно так всё и получается: это действительно стратегия обречённости. И чтобы хоть как-то затушевать всю очевидность этой стратегии была высосана из пальца очередная откровенная чушь - 300-летие ...
Из Зазеркалья возвратясь...
Нужно обдумать инфу этой статьи. Но удручает, что Сколково - детище Медведева для его подросшего дитяти.
Голосуем за наших
Кое-как ашел наш Краеведческий музей. Проголосовал. Получил такой ответ: "Спасибо, что приняли участие в голосовании! Возвращайтесь завтра — голосовать за любимый музей можно раз в сутки"..
Стратегия необходима, но реалистичная
"Стратегия" сочинялась как пиар-акция нового Губера! Причем щегловскими чиновниками. О реальности её можно судить уже по посадкам выродившейся областной "элиты". Выполнима ли она? Покажет врем...