И снова я возвращаюсь к теме переводов моего любимого поэта Киплинга. На этот раз к переводу стихотворения The native born, которое я привожу на языке оригинала:

We've drunk to the Queen -- God bless her! --
We've drunk to our mothers' land;
We've drunk to our English brother
(But he does not understand);
We've drunk to the wide creation,
And the Cross swings low for the morn;
Last toast, and of obligation,
A health to the Native-born!



They change their skies above them,
But not their hearts that roam!
We learned from our wistful mothers
To call old England "home";
We read of the English skylark,
Of the spring in the English lanes,
But we screamed with the painted lories
As we rode on the dusty plains!

They passed with their old-world legends --
Their tales of wrong and dearth --
Our fathers held by purchase,
But we by the right of birth;
Our heart's where they rocked our cradle,
Our love where we spent our toil,
And our faith and our hope and our honour
We pledge to our native soil!

I charge you charge your glasses --
I charge you drink with me
To the men of the Four New Nations,
And the Islands of the Sea --
To the last least lump of coral
That none may stand outside,
And our own good pride shall teach us
To praise our comrade's pride!

To the hush of the breathless morning
On the thin, tin, crackling roofs,
To the haze of the burned back-ranges
And the dust of the shoeless hoofs --
To the risk of a death by drowning,
To the risk of a death by drouth --
To the men of a million acres,
To the Sons of the Golden South!

To the Sons of the Golden South (Stand up!),
And the life we live and know,
Let a fellow sing o' the little things he cares about,
If a fellow fights for the little things he cares about
With the weight of a single blow!

To the smoke of a hundred coasters,
To the sheep on a thousand hills,
To the sun that never blisters,
To the rain that never chills --
To the land of the waiting spring-time,
To our five-meal, meat-fed men,
To the tall, deep-bosomed women,
And the children nine and ten!

And the children nine and ten (Stand up!),
And the life we live and know,
Let a fellow sing o' the little things he cares about,
If a fellow fights for the little things he cares about
With the weight of a two-fold blow!

To the far-flung fenceless prairie
Where the quick cloud-shadows trail,
To our neighbour's barn in the offing
And the line of the new-cut rail;
To the plough in her league-long furrow
With the gray Lake gulls behind --
To the weight of a half-year's winter
And the warm wet western wind!

To the home of the floods and thunder,
To her pale dry healing blue --
To the lift of the great Cape combers,
And the smell of the baked Karroo.
To the growl of the sluicing stamp-head --
To the reef and the water-gold,
To the last and the largest Empire,
To the map that is half unrolled!

To our dear dark foster-mothers,
To the heathen songs they sung --
To the heathen speech we babbled
Ere we came to the white man's tongue.
To the cool of our deep verandas --
To the blaze of our jewelled main,
To the night, to the palms in the moonlight,
And the fire-fly in the cane!

To the hearth of our people's people --
To her well-ploughed windy sea,
To the hush of our dread high-altar
Where The Abbey makes us We;
To the grist of the slow-ground ages,
To the gain that is yours and mine --
To the Bank of the Open Credit,
To the Power-house of the Line!

We've drunk to the Queen -- God bless her! --
We've drunk to our mothers' land;
We've drunk to our English brother
(And we hope he'll understand).
We've drunk as much as we're able,
And the Cross swings low for the morn;
Last toast -- and your foot on the table! --
A health to the Native-born!

Существуют четыре русских перевода этого стихотворения, три из которые я приведу здесь, однако самый первый перевод этого стихотворения, принадлежащий А. Оношкевич-Яцына, мне к сожалению найти не удалось:

За уроженцев колоний!

Мы выпили за Королеву,
Теперь за отчизну пьём,
За наших английских братьев,
Едва ли мы их поймём,
А впрочем, они нас тоже...
Так — при свете утренних звёзд
За нас, уроженцев колоний,
Наш главный, последний тост!

Не английское небо над нами,
Но всех нас учила мать
Туда устремляться сердцами
И Англию домом звать.
О жаворонках мы читали,
Что поют зелёным холмам,
Но сами кричим попугаями
Когда скачем по пыльным полям.

Легенды старого света —
Память горя, досталась отцам
По праву их прежней жизни,
И по праву рожденья — нам!
Тут качали нас в колыбели,
В эту землю вложен наш труд,
Наша честь, и судьба, и надежда
По праву рожденья — тут!

Прошу вас наполнить стаканы
И выпить без лишних слов
За четыре новые нации,
И за жителей островов.
Любой аттол распоследний,
Помянуть подобает нам:
Наша гордость велит нам выпить
За гордость живущих там.

За пыль от копыт неподкованных,
За рассветную душную тишь,
За дымок над кухней дворовой,
За шум жестяных наших крыш,
За риск утонуть в наводненье,
И смертельной засухи риск
За сынов Золотого Юга,
За поля, где пшеница и рис.

За сынов Золотого Юга, (встать!)
За привычную жизнь,что далась нам не даром,
Споем, ребята о тех мелочах, что дороги нам,
Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам
На каждый удар — ударом!

За дымы пароходиков бойких,
За овец с бессчётных холмов,
За солнце что не обжигает,
За дожди без злых холодов,
За земли, что ждут посева,
За откормленных мясом людей,
За баб плодовитых, стройных:
Чтоб — по девять и десять детей.

Чтоб по девять и десять детей (встать!)
За привычную жизнь — что далась не даром,
Споём, ребята, о тех мелочах, что дороги нам,
Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам,
На удар двойным ударом!

За страну бесконечных прерии
За бегущую тень облаков
За полный амбар соседа,
За гудки ночных поездов
За серых озёрных чаек,
За вспашку степной целины,
За зиму чуть ни в полгода,
За влажный ветер весны,

За страну жутких ливней и громов,
За сухую, бледную синь,
За гигантский прибой у Кейптауна,
И запах подпёкшихся глин,
За скрежет тяжелых шлюзов,
За рифы и золото вод,
За карту последней Империи,
Что время ещё развернёт.

За наших чёрных кормилиц,
Чей напев колыбельный дик,
И — пока мы английский не знали —
За наш первый родной язык!
За глубокую тень веранды,
За алмазный отсвет в волнах,
За пальмы в лунном сиянье
За ночных светляков в камышах,

За сердце Народа Народов,
За вспаханные моря,
За Аббатство, что славу Сада
Сплотило вокруг алтаря,
За неспешную поступь Времени,
За его золотой дождь
За мощности электростанций
И Сити незримую мощь,

Мы выпили за Королеву,
Теперь за отчизну пьём,
За наших английских братьев.
Может, всё же, мы их поймём.
Поймут и они нас тоже...
Но вот, Южный Крест и зашел...
За всех, уроженцев колоний
Выпьем. И — ноги на стол!

За уроженцев колоний (встать!)
За этим столом нас шесть —
За привычную жизнь, что далась недаром,
Споем, ребята о тех мелочах, что дороги нам,
Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам
На удар шестикратным ударом!
За Телеграфный Кабель! (взяться за руки!)
Проложенный в глубине морской,
Чтоб с мысом Горн связать Оркней
Одной неразрывной петлёй!
Вокруг земли! Вокруг всей!
За уроженцев колоний! Пей!

Перевод — Бетаки В.

По праву рождения

Мы пили за королеву,
За отчий священный дом,
За наших английских братьев
(Друг друга мы не поймем).
Мы пили за мирозданье
(Звезды утром зайдут),
Так выпьем — по праву и долгу!
За тех, кто родился тут!

Над нами чужие светила,
Но в сердце свои бережем,
Мы называем домом
Англию, где не живем.
Про жаворонков английских
Мы слышали от матерей,
Но пели нам пестрые лори
В просторе пыльных полей.

Отцы несли на чужбину
Веру свою, свой труд;
Им подчинялись — но дети
По праву рожденья тут!
Тут, где палатки стояли,
Ветер качал колыбель.
Вручим любовь и надежду
Единственной из земель!

Осушим наши стаканы
За острова вдали,
За четыре новых народа,
Землю и край земли,
За последнюю пядь суши
(Как устоять на ней?),
За нашу честь и доблесть,
За доблесть и честь друзей!

За тишь неподвижного утра
И крыши наших домов,
За марево выжженных пастбищ
И некованых скакунов,
За воду (спаси от жажды!),
За воду (не поглоти!),
За сынов Золотого Юга,
За тысячи миль пути.

За сынов Золотого Юга (встать!),
За цену прожитых лет!
Если что-то ты бережешь, ты и поешь о том,
Если чем-то ты дорожишь, ты и стоишь на том
Удар — на удар в ответ!

За стадо на пышных склонах
И за стада облаков,
За хлеб на гумне соседа
И звук паровозных гудков,
За привычный вкус мяса,
За свежесть весенних дней,
За женщин наших, вскормивших
По девять и десять детей!

За детей, за девять и десять (встать!),
За цену прожитых лет!
Если что-то мы бережем, мы и поем о том,
Если чем-то мы дорожим, мы и стоим на том:
Два удара — на каждый в ответ!

За рифы, и водовороты,
И дым грузовых кораблей,
За солнце (но не замучай!),
За ливень (но не залей!),

За борозды в милю длиною,
За зиму в полгода длиной,
За важных озерных чаек,
За влажный ветер морской,
За пастбище молний и грома,
За его голубую высь,
За добрые наши надежды
И Доброй Надежды мыс,
За безбрежные волны прерий,
За безбрежные прерии вод,
За империю всех империй,
За карту, что вширь растет.

За наших кормилиц-язычниц,
За язык младенческих дней
(Их речь была нашей речью,
Пока мы не знали своей)
За прохладу открытой веранды,
За искры в морских волнах,
За пальмы при лунном свете,
За светляков в камышах,
За очаг Народа Народов,
За вспаханный океан,
За грозный алтарь Аббатства,
Связующий англичан,
За круговорот столетий,
За почин наш и наш успех,
За щедрую помощь слабым,
Дарящую силой всех!

Мы пили за королеву,
За отчий священный дом,
За братьев, живущих дома
(Бог даст, друг друга поймем).
До света — тосты и тосты
(Но звезды вот-вот зайдут),
Последний — и ноги на стол! —
За тех, кто родился тут!

Нас шестеро белых (встать!),
Над нами встает рассвет.
Если что-то мы бережем, мы и поем о том,
Если чем-то мы дорожим, мы и стоим на том
Шесть ударов — на каждый в ответ!

Мы протянем трос от Оркнея до мыса Горн
(взять!) —
Во веки веков и днесь
Это наша земля (и завяжем узел тугой),
Это наша земля (и захватим ее петлей),
Мы — те, кто родился здесь!

Перевод — Голь Н.

Туземец

Всевышний, храни Королеву!
Мы пили здоровье родни,
Здоровье английских братьев
(Но нас не поймут они!),
Мы пили за всё мирозданье,
Но гаснет мерцание звезд;
Туземцу хвала — на прощанье
Да будет последний тост!

Над нами небо чужбины,
Но грезим о небе другом!
Нам тихая мать говорила,
Что старая Англия — «дом».
О жаворонках английских,
О сельской весне мы прочли,
Но вторили мы попугаям,
Скитаясь в дорожной пыли!

Шла рядом с конями легенда,
Рассказ о лишениях злых, —
Отцы покорили равнины,
А мы унаследуем их.
Мы сердцем своим — в колыбели,
В стране, где потратили труд;
Надежду, и веру, и гордость
Мы в почву вложили тут!

Наполните ваши стаканы
И пейте со мною скорей
За Четыре новых народа,
За отмели дальних морей,
За самый последний, на карте
Еще не показанный риф,
И гордость друзей оцените,
Свою до конца оценив.

За утро на кровлях железных,
Звенящих от наших шагов,
За крик неподкованных мулов,
За едкую гарь очагов,
За риск умереть от жажды
И риск в реке утонуть,
За Странников Юга, прошедших
В мильоны акров путь!

За Странников Юга (встать!),
За небо, что стало родным,
Так славьте же вещи, которыми мы дорожим.
Отметьте же вещи, которыми мы дорожим,
Ударом отметьте одним!

За плаванье шхун каботажных,
За буйволов в тысяче чащ,
За дождь, не грозящий ознобом,
За солнце, чей луч не палящ,
Мужчин, для которых и в зиму,
И в лето — сплошной мясоед,
За женщин, которые двойней
И тройней рожают на свет!

За двойней и тройней (встать!),
За небо, что стало родным,
Так славьте же вещи, которыми мы дорожим.
Отметьте же вещи, которыми мы дорожим,
Ударом отметьте одним!

За тень облаков, бегущих
Над прерией на восток,
За житницы наших соседей
И рельсы железных дорог;
Да здравствуют трудные зимы
И борозды в лигу длиной,
Да здравствуют серые чайки
И западный ветер весной!

За родину ливней и грома,
За ту, чья целебна лазурь,
И запах сухих плоскогорий,
И волны у мыса Бурь!
За шлюзы и рифы, за карту,
Что к золоту нас привела, —
Империи самой последней
И самой обширной — хвала!

За говор черных кормилиц,
Который нам с детства знаком
И прежде наречия белых
Был нашим родным языком!
Хвала прохладным верандам,
В высокой траве — светлякам,
Волне в бирюзовом уборе,
И пальмам, и лунным ночам!

За яркий очаг Народа,
За грозный его Океан,
За тихую славу аббатства
(Без этого нет англичан!),
За вечный помол столетий,
За прибыль твою и мою,
За Ссудные банки наши,
За Флот наш торговый — пью!

Всевышний, храни Королеву!
Мы пили здоровье родни,
Здоровье английских братьев
(Поймут нас, быть может, они).
Мы пили много и долго,
Но Крест на рассвете зашел;
Здоровье Туземца по Долгу
Мы грянем — и ноги на стол!

Здоровье Туземца (встать!),
Мы белые люди, нас — шесть,
Обязаны славить все вещи, что дороги нам,
И честно удары за вещи, что дороги нам,
Шестью кулаками нанесть!
Протянем же кабель (взять!)
От Оркнейя до Горна и звезд,
Вокруг всей планеты (с петлею, чтоб мир захлестнуть),
Вокруг всей планеты (с узлами, чтоб мир затянуть), —
Здоровье Туземца — наш тост!

Перевод — Брик Б.

А теперь собственно о переводе. Приведенный здесь первым перевод В. Бетаки интересен тем, что представляет собой попытку переводчика выхолостить содержание стихов Киплинга до стерильно-политкорректного уровня и к тому же попытаться объяснить и оправдать такое издевательство над стихами. Вот что пишет Бетаки в своей статье:


            Но вернёмся опять к стихотворению " За уроженцев колоний"

  Оно заканчивается строками, звучащими вот так в пер.А. Оношкович-Яцыны (названном "Туземец"):

  

  (Протянем же кабель, ( встать!)

  От Оркнея до Горна,

  С петлёю, чтоб мир захлеснуть!

  От Оркнея до Горна

  С петлёю, чтоб мир затянуть!

  

  Ну, скажем, замахнулся на мировой господство поэт! Какой агрессор!!!

  

А вот о каком кабеле идёт у него речь, - да и как это захлеснуть мир кабелем? Не заметил тут редактор книжки переводов Оношкович-Яцыны, (1922 г) М. Л. Лозинский, а за ним и В. Стенич в 1936 г. не заметил простого непонимания переводчицей текста, вызванного, безусловно, не столько незнанием того, что в мире делается, сколько априорной идеологической причиной!

  

  By the might of our Cable-tow (take hands)

  From the Orkneys to the Horn

  All round the world...

  Вот как эти и дальнейшие строки выглядят в нормальном, не идеологическом переводе:

  

  За Телеграфный Кабель! ( возьмёмся за руки!)

  Проложенный в глубине морской,

  Который свяжет Оркней и Горн,

  Одной неразрывной петлёй

  Вокруг земли!

  

Оказывается что кабель-то у Киплинга телеграфный, проложенный между Европой и Америкой! Никакое  не орудие удушения всй земли, а новое средство связи!

Однако, что интересно, говоря, что именно его перевод правилен, Бетаки утверждает что Киплинг писав свои стихи имел в виду ни что иное, как телеграфный кабель. Но слово Cable-tow в анлийском языке вообще не имеет никакой связи с телеграфным кабелем. Так что Бетаки оказывается в ловушке собственного незнания темы переводимого им текста. А на самом деле слово Cable-tow в контексте творчества Киплинга это вовсе не телеграфный кабель (и даже не морской термин кабельтов, как думали другие переводчики). Это масонский термин использующийся с достаточно многозначной символикой, но прежде всего обозначающий связывающий всех масонов договор и меру их обязательств друг перед другом. Ни для кого не секрет, что Киплинг был масоном и воспринимал масонскую структуру крайне серьезно, а также посвятил масонской тематике несколько своих стихотворений.

То есть, правильно понимаемый текст стихотворения The native born получает не просто крайне империалистическое значение, которое всячески стремился уничтожить Бетаки, но символ прямо показывающий понимающему читателю, мнение Киплинга, что именно масонские ложи управляют Британской империей и связывают ее воедино силой договора и обязательств братьев-каменщиков.


P.S. Самый лучший перевод данных стихов, на мой взгляд, принадлежит Б. Брику.