«Европеизация России необходима и неотвратима. Россия должна стать для Европы внутренней, а не внешней силой, силой творчески преображающей. Для этого Россия должна быть культурно преображена по-европейски. Отсталость России не есть своеобразие России. Своеобразие более всего должно быть обнаружено на высших, а не низших стадиях развития».

— Николай Бердяев

Нет, не видно там княжьего стяга,
Не шеломами черпают Дон,
И прекрасная внучка варяга
Не клянет половецкий полон…

Нет, не вьются там по ветру чубы,
Не пестреют в степях бунчуки…
Там чернеют фабричные трубы,
Там заводские стонут гудки.

Путь степной — без конца, без исхода,
Степь, да ветер, да ветер, — и вдруг
Многоярусный корпус завода,
Города из рабочих лачуг…

На пустынном просторе, на диком
Ты всё та, что была, и не та,
Новым ты обернулась мне ликом,
И другая волнует мечта…

Черный уголь — подземный мессия,
Черный уголь — здесь царь и жених,
Но не страшен, невеста, Россия,
Голос каменных песен твоих!

Уголь стонет, и соль забелелась,
И железная воет руда…
То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда!

— Александр Блок

Алеет восток

Прежде чем начать разбираться в положении Российской Империи перед Первой мировой войной, давайте взглянем, что думали об этом положении в Европе.

«Будущее принадлежит России, которая усиливается и усиливается и нависает над нами, как ночной кошмар», — записывал за своим шефом Курт Рицлер, секретарь канцлера Рейха Теобальда фон Бетман-Гольвега.

«Перспективы будущего угнетают. Через два или три года Россия завершит перевооружение. Мощь наших противников будет чрезвычайно велика», — писал министр иностранных дел Германии фон Ягов в мае 1914-го.

«Россия закончит вооружаться через два или три года. Военное превосходство наших врагов будет столь велико, что он (Мольтке) не знал, как сможет с ними справиться. По его мнению, нет иного пути, кроме как начать превентивную войну и разбить врага, пока мы имеем шансы на победу», — в разговоре со своим австрийским коллегой генералом Конрадом начальник германского Большого Генерального штаба Мольтке-младший был явным пессимистом.

«Растущая мощь России вызывает величайшие опасения в Берлине… К 1916-му Россия будет устрашающим соперником, с которым Германия уже не сможет справиться», — докладывал русский посол Свербеев.

Военный министр Великобритании лорд Китченер считал, что завершение «великой программы» перевооружения сделает Россию ведущей военной державой в Европе. Посол Франции в Петербурге Морис Палеолог считал, что после скорого и неизбежного разгрома Германии Россия и Франция обретут гегемонию в Европе. Полковник Хаус, один из самых влиятельных американских политиков и дипломатов, был уверен, что победа Антанты приведёт ни много ни мало к доминированию Российской Империи во всей Евразии.

Лорд Брайс, один из создателей Лиги Наций после Первой мировой войны, до её начала утверждал, что Германия «имеет право вооружаться» против России, которая «быстро становится угрозой для Европы». В войне с Россией «Германия может добиться первоначального успеха, но в долгосрочном периоде Германия будет истощена».

В 1914 году главный редактор журнала «Экономист Европы» Эдмон Тери опубликовал книгу «Экономическое преобразование России». Объездив всю страну и собрав огромное количество статистических данных, он писал: «К середине текущего столетия Россия будет господствовать над Европой как в политической, так и в экономическом и финансовом отношении».

Подобные свидетельства можно приводить ещё очень долго. Но, возможно, все они были неверны? Была ли Россия к 1914 году действительно столь могучей и динамичной?

Немытая Россия

На первый взгляд, всё было плохо.

Россия 1914 года была страной бедной по европейским меркам и страной среднего достатка — по меркам общемировым.

63% экспорта приходилось на сельскохозяйственные продукты. Больше 80% населения жили в сельской местности. Урожайность с гектара была вдвое ниже, чем в Германии или Великобритании. Во всей Европе только на Балканах доля неграмотных призывников была выше, чем в Российской Империи.

Стали в России выплавлялось на душу населения в 11 раз меньше, чем в США, и в 8 раз меньше, чем в Германии. Угля на душу добывалось в 30 раз меньше, чем в Великобритании, и в 15 раз меньше, чем в той же Германии.

Доля городского населения Империи (не считая инородцев Сибири и Средней Азии) в 1914 году составляло 15%, в то время как во Франции — 40%, в Германии — 54%, в Британии — 80%.

В России насчитывалось 2 тысячи акционерных компаний, в Великобритании — 56 тысяч. Акционерный капитал всех российских торговых и промышленных компаний (за исключением банков) — около 2 млрд долларов в пересчёте на золото — примерно равнялся капиталу одной американской «Юнайтед Стил Корпорейшн» или одной девятой капитала всех американских железнодорожных компаний.

По оценке Льва Эвентова, сделанной в 1931 году, 47% акционерного капитала в России принадлежало иностранцам. Государственный долг к середине 1914 года достиг отметки в миллиард рублей или 7 тыс. тонн золота (во времена золотого стандарта все национальные валюты было удобно пересчитывать в золотой эквивалент).

Во всех отраслях промышленности (фабрики и заводы, строительство, транспорт, кустарное производство) работало около восьми миллионов человек — меньше двадцати процентов рабочей силы. Русское машиностроение по объёмам выпуска в разы уступало английскому или немецкому.

В общем, ситуация — хуже не придумаешь. Или всё не так просто?

Наш паровоз вперёд летит

Сормовский завод

Россия в сравнении со странами-лидерами рубежа XIX и XX веков была бедным государством. Такой она остаётся и сегодня. Но есть один нюанс: сто с лишним лет назад разрыв стремительно сокращался.

Заранее попросим у читателя прощения: сейчас ему придётся столкнуться с настоящим потоком цифр. К сожалению, в экономике без них никак не обойтись.

По данным профессора Хьюстонского университета Пола Грегори, ВНП Российской Империи с 1885 по 1913 год рос с темпом 3,3 процента в год — быстрее, чем у любой другой европейской страны. Промышленный выпуск в 1890–1914 рос в среднем на 6,6% в год — по всей видимости, это были самые высокие показатели не только в Европе, а во всём мире. Сельское хозяйство отставало: с 1860 по 1914 рост здесь составлял всего 2-2,5% в год, что, впрочем, тоже неплохо.

Грегори не был первым, кто попытался (в своей знаменитой книжке «Russian National Income. 1885–1913») оценить динамику царской экономики. Самая ранняя оценка темпов роста промышленности Российской Империи перед Первой мировой войной была сделана профессором Гарвардского университета Александром Гершенкроном на основе данных знаменитого русского экономиста Николая Кондратьева сразу после окончания Второй мировой войны. У Гершенкрона получилось, что в среднем промышленность Российской Империи в 1885–1913 росла на 6,45% в год. Сегодня его данные пересмотрены в сторону небольшого увеличения. Если верить Леониду Бородкину, руководителю Центра экономической истории МГУ, оценка средних годовых темпов роста промышленного выпуска в 6,6% в 1880-1914 гг. может считаться консенсусной (см. Бородкин Л.И, «Дореволюционная индустриализация и её интерпретации», МГУ, 2006). Впрочем, есть те, кто несогласен с таким консенсусом (см. Бокарев Ю. П., «История развития промышленности в России в конце XIX — начале XX вв.»).

Спуск на воду на Балтийском судостроительном заводе нового эскадренного броненосца «Победа»

По нынешним меркам темпы роста имперской экономики могут показаться не слишком впечатляющими, но для конца XIX — начала XX веков они были одними из самых высоких в мире. Если России на рубеже столетий удалось за 25 лет (1888–1913) удвоить подушевой ВВП, то страна, первой вступившая на путь современного экономического роста — Великобритания — за эти же 25 лет смогла увеличить свой показатель всего на четверть.

Сделаем небольшое отступление. Конечно, во многом высокие темпы роста экономики Российской Империи объяснялись эффектом низкой базы (бедным странам в некотором смысле «проще» демонстрировать высокие темпы роста: во-первых, они идут по проторенной лидерами дороге, во-вторых, каждый дополнительный процент роста производительности труда или подушевого продукта означает для них кратно меньший прирост в абсолютных значениях, чем для всё тех же лидеров). Однако сама по себе низкая база не является гарантией успеха: на протяжении большей части последних двухсот лет в мире наблюдалась дивергенция (расхождение), а не конвергенция (схождение) уровней подушевых доходов бедных и богатых стран мира.

Ещё в начале XIX века средний британец или американец имел реальный доход в полтора-два раза выше, чем у среднего индуса; сегодня разница достигает семи-десяти раз — и это ещё не самый яркий пример. По большому счёту, конвергенция развитых и развивающихся стран началась только в 1980-е гг., и то в основном благодаря Китаю и в значительно меньшей степени Индии; если исключить их из статистики, окажется, что мы до сих пор живём в мире дивергенции.

Для желающих самостоятельно разобраться в этом вопросе — советую посмотреть здесь и здесь.

В начале XX века никто, даже знаменитая своей программой модернизации Япония, не смог использовать эффект низкой базы так эффективно, как это сделала Россия. А бо́льшая часть жителей планеты — индусы, китайцы, основная часть населения Латинской Америки и Африки — жили в странах, застывших в своём развитии и продолжающих прозябать в безнадёжной и ужасающей нищете; «эффект низкой базы» нисколько не помог им быстро развиваться.

В целом, если верить Грегори, в 1870–1913 гг. по темпу росту подушевого ВВП Российская Империя из всех стран мира уступала только Бельгии, США и скандинавским странам. Если ограничиться периодом 1889–1904 — с начала промышленного бума и до начала Русско-японской войны — то здесь у Российской Империи вовсе нет конкурентов по темпам развития.

По абсолютному приросту валового продукта (то есть приросту, выраженному не в процентах, а в рублях, долларах, фунтах, франках и так далее) Российская Империя уступала только одной стране мира — Соединённым Штатам. Ни Великобритания, ни Франция, ни даже сверхмощная Германия не могли здесь тягаться с Россией.

Завод «Новороссийского общества каменноугольного, железного и рельсового производства» в Юзовке

Без коллективизации, ГУЛАГа, без массового голода, без снижения уровня жизни Россия достигала более высоких темпов роста выпуска на одного работника, чем сталинский СССР — и это несмотря на неудачную войну с Японией и революцию.

Примечание: разница в темпах роста на душу и темпах роста на одного рабочего объясняется снижением рождаемости при одновременном входе на рынок труда молодых людей, родившихся до революции («демографический дивиденд»), а также расширением занятости женщин.

Пожалуй, стоит добавить, что в 1913 году примерно 80% ВВП приходилось на потребление (остальное — инвестиции, включая науку, расходы на вооружённые силы и государственный аппарат), в то время как в 1940 году на потребление приходилось около 50% и доля инвестиций в ВВП выросла кратно. Но даже при таком росте капиталовложений Советскому Союзу не удалось добиться кратного превышения темпов роста в сравнении с дореволюционным периодом. Подробнее: Filip Novokmet, Thomas Piketty, Gabriel Zucman, «From Soviets to Oligarchs: Inequality and Property in Russia, 1905–2016», 2017.

Объёмы выплавки стали в предвоенные годы росли быстрее, чем в любой другой стране Европы; быстрее, чем даже в США. Протяжённость железных дорог выросла с 50 тысяч км в 1900 году до 74 тысяч в 1914-м. Меньше чем за четверть века добыча угля выросла вшестеро — с 6 миллионов тонн в 1890 до 36 миллионов в 1914 (это, впрочем, было только начало — уже тогда считалось, что угля в России больше, чем во всей Европе). По производству нефти Российская Империя уступала только США, намного обгоняя всю Британскую империю.

Впрочем, как писал Марк Твен (приписывая эту остроту Дизраэли), «существует три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика». Голые цифры, лишённые контекста, не позволяют понять суть вопроса. Попытаемся разобраться, что скрывается за цифрами.

Сосредотачиваемся

Борис Кустодиев, «Чтение манифеста (Освобождение крестьян)», 1907

«Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом таких фактов, которые не гармонируют ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится, Россия сосредотачивается».

— Канцлер Александр Горчаков

Как мы увидим уже в следующей главе, за столетие 1815–1915 гг. благосостояние русского крестьянства падало на протяжении лишь одного десятилетия — с 1855 по 1865 год. И это неудивительно.

В 1853–1856 гг. Российская Империя вела неуспешную для неё Крымскую войну. К 1854 году страна оказалась втянута в конфликты разных степеней «горячести» с сильнейшими государствами Европы. Британская империя, имевшая самый мощный в мире флот, четверть мирового промышленного выпуска в метрополии и пятую часть мирового населения — в колониях, и Франция, обладавшая самой мощной сухопутной армией в Европе, вели боевые действия в Крыму. Им помогали Османская империя и Пьемонт-Сардиния. Помимо Крыма, война шла на Дунае, на Кавказе, на Азовском, Балтийском, Белом и Охотском морях. В декабре 1855 года ультиматум России выдвинула Австрийская империя, «отблагодарив» императора Николая за помощь в подавлении Венгерского восстания. С новой силой разгоралась Кавказская война с горцами Кавказа. Наконец, возможность присоединения к коалиции обсуждалась в Пруссии и Швеции.

Ни одно государство на свете не смогло бы выйти победительницей из такой тяжёлой войны. Российская Империя, несмотря на свою огромную мощь и колоссальные ресурсы, сильно отставала от лидеров Западной Европы. Война показала, что русская промышленность отстала от британской на многие десятилетия. Финансы были полностью расстроены: серебряный фонд, так долго собираемый министром Канкриным, полностью истратили — соответственно, рубль лишился привязки к драгоценному металлу и сильно обесценился; взять в долг было негде — финансовые рынки Парижа и Лондона были закрыты для царского правительства; для покрытия расходов казна была вынуждена запускать печатный станок. Четверть миллиона солдат погибли на поле боя, от ран и от болезней: ежемесячные потери вооружённых сил во время войны в Крыму, если мерить их в долях от численности населения, были всего вдвое меньше, чем в годы Первой мировой войны.

Война наложилась на внутренние проблемы. С конца XVIII века русские быстро осваивают южные земли — Новороссию, Северный Кавказ, Нижнее Поволжье. Численность населения быстро растёт, при этом уровень жизни русского крестьянина примерно соответствует уровню жизни крестьянина в Западной Европе.

Напомним, что в доиндустриальном мире доходы большей части населения в разных странах и разных эпохах вообще отличались незначительно; они оставались недалеко от минимума, необходимого для физического выживания. Не стоит обвинять в квасном патриотизме Пушкина, который в одном из черновиков писал (вкладывая свои мысли в уста случайного попутчика), что русский крестьянин живёт лучше английского батрака; оба они — и крестьянин, и батрак — жили в примерно одинаковых условиях. Условиях, которые ужаснули бы современного городского жителя.

К середине века неосвоенной земли осталось мало, а население продолжало быстро расти. Российской Империи грозила та самая мальтузианская ловушка перенаселённости, от призрака которой как раз в это время избавлялись Британия, Франция и другие передовые индустриальные страны.

Крымскую войну Россия закончила на не самых плохих позициях. Территориальные потери были минимальными, от требований контрибуции союзники отказались, и единственным по-настоящему важным пунктом мирного договора стал запрет на обладание флотом в Чёрном море (впрочем, русский Черноморский флот с 1854 года лежал на дне Севастопольской бухты). Но страна испытала страшное перенапряжение. Император Николай Первый умер. Наследник, молодой император Александр, поспешил закончить войну и приступить к реформированию доставшейся ему страны.

В первые годы ни о каком экономическом рывке нельзя было и помыслить. Ресурсы Империи были истощены. Армия требовала скорейшей реорганизации, перевооружения и перехода на мобилизационную систему вместо рекрутчины. Старая, доставшаяся с Петровских времён судебная система была заменена новой, открытой, избавленной от волокиты и всепроникающей коррупции. Перестраивалось всё здание народного просвещения. Формировались новые демократические институты — земства.

Самой главной реформой стала, конечно, отмена крепостного права. Какими бы недостатками ни страдала Крестьянская реформа, она была, вне всяких сомнений, одним из ключевых событий в истории России. Но слом устоявшихся на протяжении столетий норм не мог пройти безболезненно: в следующей главе мы покажем, что 1860-е были временем, когда уровень жизни крестьянства не только не рос, но и падал.

Экономика должна была приспособиться к новым условиям. В начале 1860-х в некоторых отраслях (особенно на Урале) выпуск даже снижался. Уголь и железо везли в Санкт-Петербург не из Польши или с Донбасса, а из Британии. Больше половины рельсов импортировались оттуда же — с Британских островов.

На общемировой волне либерализации внешней торговле, начавшейся с отмены Хлебных законов в Великобритании в 1842 году, были приняты либеральные таможенные уставы. Промышленность лишилась «тепличных» условий, зато и товары для конечного потребителя оказались дёшевы и доступны. Остро не хватало грамотных инженеров — буквально каждый человек с качественным высшим техническим образованием был на счету. Железные дороги соединяли друг с другом крупнейшие города империи и связывали чернозёмный Юг с морскими портами, но везли по этим дорогам по большей части не промышленные товары, а зерно и лес.

Разрыв с ведущими индустриальными державами мира — Францией и Великобританией, к которым позднее присоединились США и Германия — в это время продолжает увеличиваться. Промышленный рост оставался слабым и спорадическим, крестьянство продолжало оставаться в бедности, за рубль, по выражению Салтыкова-Щедрина, в Европе могли начать давать не полтинник, а в морду.

Впрочем, постепенно дела меняются к лучшему. В конце 1870-х уровень жизни крестьян вернулся к началу 1850-х, реформированная армия прошла испытание в войне с Турцией, земства, новые суды, обновлённые гимназии надёжно закрепились на русской почве. За время Великих реформ был заложен надёжный фундамент для будущего роста. Время собирать камни закончилось; наступала пора строить из них новое здание.

Сосредоточились

В конце XIX века Российская Империя начинает просыпаться. В 1880-е в неё приходит современный экономический рост.

Когда-то царь Пётр Первый во время Великого Посольства учился в самой развитой и современной стране тогдашнего мира — в Голландии. Через двести лет человек с голландской фамилией — Сергей Юльевич Витте — стал во главе новой модернизации России.

От голландцев у Витте сохранилась только фамилия. Родился он в Тифлисе (Тбилиси), где его отец — уже не голландец, а прибалтийский немец — работал высокопоставленным чиновником (статский советник — чин, соответствовавший бригадиру, званию, находившемуся до XIX века между полковником и генерал-майором). Как и Столыпин, он решил учиться не на стандартном для карьеры чиновника юридическом факультете, а на физмате Новороссийского университета в Одессе. (Такой же необычный для родовитого аристократа путь выберет позднее Столыпин, разве что учиться он будет в Санкт-Петербурге). После получения кандидатской степени Витте собирается остаться на факультете и заниматься любимыми дифференциальными уравнениями. Но энергия бьёт через край, и он решает уйти из науки в бизнес. Затем — стремительная карьера в железнодорожных компаниях (где он, именитый аристократ, не гнушается работой кассира и помощника машиниста), ещё более стремительная карьера на государственной службе — и в 1892 году, 43 лет от роду, молодой Витте становится министром финансов огромной Российской Империи.

Перед молодым министром стояли три больших задачи: во-первых, создание транспортной сети, достойной огромной Империи, во-вторых, стабилизация валюты — рубля, в-третьих, перенос на русскую почву передовых западных технологий, необходимых для промышленного развития.

Витте не был здесь первооткрывателем (если верить его мемуарам, всё хорошее, что случалось в Российской Империи в годы его нахождения у власти, случалось только благодаря его трудам — скромностью этот выдающийся человек не страдал). Основы политики индустриализации в Российской Империи заложил предшественник Витте, крупный математик, инженер, а в конце жизни ещё и миллионер Вышнеградский.

Вышнеградский был человеком по-настоящему удивительным. Вот что писал о своём учителе и предшественнике сам Витте: «Вышнеградский был большим любителем вычислений, — его хлебом не корми — только давай ему различные арифметические исчисления. Поэтому он всегда сам делал все арифметические расчеты и вычисления по займам. У Вышнеградского вообще была замечательная память на цифры, и я помню, когда мы с ним как-то раз заговорили о цифрах, он сказал мне, что ничего он так легко не запоминает, как цифры. Взяли мы книжку логарифмов, — он мне и говорит: — Вот откройте книжку и хотите.— я прочту громко страницу логарифмов, а потом, — говорит, — вы книжку закроете и я вам все цифры скажу на память. И, действительно, взяли мы книжку логарифмов, я открыл, 1-ю страницу: Вышнеградский её прочёл (там, по крайней мере, 100, если не больше, цифр) и затем, закрыв страницу, сказал мне на память все цифры (я следил за ним по книжке), не сделав ни одной ошибки». Сам Витте ещё во время работы на дорогах написал огромный труд о железнодорожных тарифах, наполненную таким количеством цифр и формул, что написать её мог только истинный фанат чисел. Даже области научных интересов двух министров были схожи: оба они занимались дифференциальным исчислением. Как и Витте, Вышнеградский до перехода на государственную службу работал в железнодорожных компаниях и смог благодаря недюжинным талантам управленца и изобретателя стать миллионером.

Нос Витте потерял ещё в юности и ходил с гуттаперчевым протезом.

По темпам годового строительства железных дорог Россия в 1890-е далеко обогнала все страны мира, кроме США. Во всей Европе за год укладывали ненамного больше километров путей, чем в одной Российской Империи. Никогда больше в нашей стране темпы роста железнодорожной сети не достигнут таких показателей.

Настоящим техническим чудом стала прокладка Великого Сибирского пути — Транссиба, самой длинной железной дороги в мире. За десять лет были построены тысячи и тысячи вёрст*1 верста равна 1,0668 километра. путей, соединивших Европу с Дальним Востоком.

Ещё в 1890 году Российская Империя была пятой в мире по длине железных дорог. К 1900 она стала второй.

Князь Хилков, министр путей сообщения в 1895–1905 гг. В молодости он, Рюрикович, выпускник элитного Пажеского корпуса, уехал в Америку, стал простым рабочим на строительстве Первой трансконтинентальной железной дороги и дослужился до заведующий службой тяги. Затем работал в Ливерпуле на производстве паровозов — снова начав с простого слесаря. Позднее, став министром, Хилков добился кратного увеличения темпов роста железнодорожного строительства

Используя гигантский золотой запас, накопление которого начал Вышнеградский и даже раньше — Рейтерн, Витте в 1897 году смог перевести Империю на золотой стандарт. Рубль стал конвертируемой валютой, и в страну полились потоки иностранного капитала.

Витте пишет, что инвестиции «в экономической жизни играют такую же роль, как пища — в развитии человека»; если это так, то Россия не особо голодала.

Всего за шесть лет (с 1893 по 1899 гг.) объёмы выпуска в чёрной металлургии и машиностроения выросли втрое. 40% железных дорог и 60% акционерных компаний, существовавших в Российской Империи в 1900 году, появились в 1890-е гг. Государственные доходы выросли с 1,46 миллиарда рублей в 1893-м до 2,12 миллиарда в 1903-м (курс рубля по отношению к главным мировым валютам при этом вырос). Объём иностранного капитала, вложенного в акционерные компании, вырос в пять с половиной раз за десять лет. Политика ускоренной индустриализации Витте, базирующаяся на огромных ресурсах, накопленных Империей, действительно работала.

Россия добилась блестящих результатов.

Спрут иностранного капитала

А что насчёт 47% акционерного капитала? Этот показатель часто цитируют, чтобы показать «полуколониальный» статус Российской Империи. Придётся разочаровать некоторых читателей: к реальности он имел слабое отношение. Эвентов при подсчётах «забыл» обо всех акционерных компаниях, кроме самых крупных, с капиталом больше полумиллиона рублей; в то же время доля иностранного капитала в средних и мелких акционерных компаниях была в разы ниже. Эвентов сваливал весь иностранный капитал в кучу, учитывая в том числе капиталы людей, переселившихся вслед за своими деньгами в Россию и ставших подданными императора. Огромное количество предприятий в России принадлежало не акционерным компаниям, а единоличным хозяевам, товариществам, кооперативам, среди которых доля иностранных была в районе статистической погрешности. Наконец, огромная сеть железных дорог, ряд оборонных предприятий, несколько крупных банков принадлежали государству.

Оценить долю иностранных капиталов во всём объёме капитала Российской Империи — задача чрезвычайно сложная. Мы можем сделать только примерные прикидки.

Продолжение текста (31 тысяча знаков и 16 графиков) — только для подписчиков «Спутника и Погрома»