Глава 3
1. Дарина
Площадь трёх вокзалов была усеяна обломками кирпичей и битыми бутылками. Из-под стен близлежащих зданий доносилась устойчивая вонь. По лавкам и у фонтанов в бессознательном состоянии валялись военные, участвовавшие в подавлении путча. Только десантники, подтверждая репутацию всесильных героев, всё ещё показывали облепившим их девицам класс выпивания спиртных напитков, а затем разбивали бутылки о головы. Некоторые из них, не находя поблизости кирпичей, выковыривали из мостовой брусчатку и, ставя бруски между двумя опорами, пытались разбить их надвое мощным каратистским ударом.
Семья Лопухиных, уехавшая из-под Чебоксар вечером после казни пилота, как только открыли движение транспорта, возвращалась в Москву. Дарина никак не могла прийти в себя от бессудной расправы и мечтала, как она могла бы донести правду о произошедшем самому резиденту, втайне от которого подчинённые на нижних уровнях творят такой беспредел. Даже братья её, судя по кислым лицам, приуныли. Конечно, если пилот был мятежником, то он заслуживал самого сурового наказания, но ведь ещё Хуйлер провозгласил в России диктатуру закона, а тут такое самоуправство…
Отец пошёл к проезжей части ловить такси, а Дарина украдкой рассматривала участников празднества. Казалось, ликованию не было предела. Десантники и гражданские то и дело пускались в пляс прямо посреди фонтана. С огромного экрана, загородившего Казанский вокзал, транслировали записи главных подвигов резидента. Ещё мальчиком он защищал слабых на улицах родного города, уничтожая преступные банды, а также переводил через дорогу бабушек и бездомных собак. Старушки до сих пор с теплотой вспоминали в телеинтервью маленького Вальдемара, а счастливые собаки, которым будущий резидент тогда нашёл хозяев, жизнерадостно виляли хвостами на камеру. Затем шла учёба в университете и чемпионские титулы в разных видах спорта, потом – полная опасностей работа в разведке. Как только Хуйлер стал резидентом, террористы подорвали подводную лодку, и моряки оказались заперты на стометровой глубине. Прервав отпуск, Вальдемар Шеломович вылетел на место трагедии и, осмотрев на батискафе лежащую на дне подлодку, принял единственно верное решение. Срезав болгаркой носовую и хвостовую части, он облегчил подлодку настолько, чтобы вызванные им дельфины смогли поднять центральные отсеки на поверхность. Жёны подводников от всей души благодарили резидента за спасённых родных, и оператор не смог скрыть слёзы смущения и неловкости, стекавшие по щекам героя…
Удар! У Дарины на миг потемнело в глазах. Ну как можно быть таким неуклюжим, не смотреть перед собой? Дарина разозлённо глянула на обидчика – тот тоже не сразу пришёл в себя и бросился извиняться. Как она засмотрелась на экран, так же и он шагал по площади, наблюдая ликование на площади, а теперь держался за подбородок, которым стукнулся о её лоб. Пробормотав что-то раздражённо-нейтральное, Дарина побежала к подъехавшему такси.
У дома их ждали машина с представителями военкомата.
– Николай Лопухин? – безошибочно обратились они к Коле.
– Да.
– Предъявите паспорт!
Коля показал им свой паспорт, они кропотливо переписали данные на какой-то листик, оторвали от него полоску и, вручая её Коле, торжественно произнесли:
– Это повестка. Объявлена дополнительная мобилизация. Вам предписано явиться в военный комиссариат послезавтра к десяти утра.
Сколько всего за пару дней! Лучше б они не ехали в этот отпуск! Дай Бог, чтобы тревога оказалась ложной и Колю призывали только на сборы! За торопливо приготовленным завтраком почти не говорили. Отец подавленно смотрел перед собой, мама еле сдерживала слёзы, Серёжа поочерёдно смотрел на всех остальных испуганным взглядом и ничего не спрашивал.
После завтрака Дарина поехала в университет. В деканате сообщили, что вручение дипломов переносится на два дня, так как многие иногородние не успели вернуться из-за блокировки транспорта. Зато планировавшийся концерт симфонической музыки всё равно состоится, только будет приурочен к подавлению путча. Выпускникам вход бесплатный, прочим студентам и сотрудникам МГУ, как всегда, скидка. Дарина решила пока не возвращаться домой и гуляла до самого вечера возле университета. Здесь жизнь возвращалась в норму намного быстрее, чем в городе. Какие-то группки обсуждали между собой политику, но хоть празднование уже закончилось.
Концертный зал был набит до отказа. Слушатели восторженно внимали приветственному слову ректора и дирижёра, которые рассказали об ужасах, ожидавших страну в случае победы путча. Дарина обводила взглядом зал и наблюдала за пёстрой студенческой-преподавательской публикой – ведь скоро она уже не сможет ходить сюда по льготным билетам. Переводя взор всё ближе и ближе, Дарина вдруг опешила. Справа от неё, через одно кресло, сидел тот самый утренний медведь с Площади трёх вокзалов, даже футболку не поменял! Он мрачно смотрел на сцену, как будто и не праздновал вовсе, и не обращал внимание ни на что вокруг. Дарина поймала себя на мысли, что парень – полная противоположность пилоту-мятежнику: худощавый, мягкие черты лица, которому никак не шло мрачное выражение, более светлые, слегка вьющиеся волосы. Когда началось исполнение, свет слегка притушили, он прикрывал глаза и незаметно смахивал появлявшиеся слёзы. Это музыка на него так подействовала или у него тоже что-то случилось?
– Не знаешь, откуда тот парень? – спросила Дарина у Саида, приятеля по бассейну, который знал чуть ли не всех в университете.
– Да, наверное, из Минска или из Сибири. Слышал, как он покупал сок в лавке, наши так не говорят. А зачем тебе? Ты же хотела такого, как Хуйлер. А этот ни разу не спортсмен и ещё кучерявый…
Дарина не нашла, что ответить, и сказала, что ей надо бежать домой, потому что до Химок далеко ехать, а час уже поздний.
2. Георгий
Биологический институт Российской академии наук (БИРАН), в который свели всю биологическую науку страны, находился в полутора часах езды электричкой от Москвы и ещё десяти минутах ходьбы от станции Плюшкино, в большом комплексе, выстроенном при Сталине для секретных физических исследований. Георгий побаивался ходить по этой дорожке, потому что за последние годы волки задрали на ней двух сотрудников и ещё троих сильно поранили. Но сегодня он обо всём забыл: проспав после своего открытия почти сутки, ранним утром он сорвался в дальнюю поездку и теперь нёсся на всех парах. Только позже, вспоминая начало дня, он подумал, что следовало придать значение высоченным зарослям борщевика, обступившим дорогу от электрички и заполнявшим внутренний двор после безлюдной проходной.
Шаги редких работников и посетителей эхом отражались о стены запустелых коридоров. В отделе Башмачкина, бывшего научного руководителя Георгия, был день семинара. Неторопливо собравшиеся сотрудники, самому молодому из которых было хорошо за сорок, заняли привычные места. Башмачкин согласился поменять планы и дать Георгию слово, даже позвал заведующих соседних отделов и замдиректора института Наглейчука, который наукой не интересовался, но мог помочь в выбивании фондов. Георгий пылко и сбивчиво изложил свою теорию, объяснявшую связь между преднамеренным уничтожением власовцами сельского хозяйства, обезлюживанием территорий и распространением борщевика, который отравлял миазмами население и заставлял их голосовать за власовцев, усиливавших давление на сельское хозяйство, распространение борщевика и новые голосования за власовцев. После воцарения Хуйлера губернаторов перетасовали, «красный пояс» распался и дальнейшее наступление растения-вредителя пошло равномерно по всей России. Прибрежную полосу Учинского водохранилища засеяли специально, чтобы жители столицы наглотались миазмов и поддержали деградацию. Спасение страны от борщевика требует избавления от власовцев, а для этого надо, не запрашивая никаких грантов, провести своими силами полноценное научное исследование и обосновать искомый результат так, чтобы убедить даже мёртвых. Хуйлеру ничего не останется, как поддержать научно доказанные истины.
Его не перебивали и не возражали: рядовые сотрудники слушали доклад с широко раскрытыми глазами и боялись вставить слово, а начальство изредка перешёптывалось между собой короткими репликами. Наконец слово взял замдиректора Наглейчук:
– Теория действительно интересна и, возможно, содержит рациональное зерно. В то же время, наш институт является бюджетным учреждением и проводит исследования в строгом соответствии с годовым и пятилетним планами, согласованными с КАНО. Тема борщевика закрыта ещё четыре года назад. Кроме того, изложенная теория, являясь междисциплинарной, затрагивает другие области знания – экономику, политологию и так далее, что выходит за пределы компетенции нашего института.
– Результат отобьёт нарушения, победителей не судят! – попытался возразить Георгий.
В разговор вмешался Башмачкин:
– Основная часть семинара закончена. Желающие могут идти, а первый ряд остаётся.
Рядовые сотрудники торопливо разбежались по своим кабинетам, в семинарской осталось только начальство и ведущие научные сотрудники.
– Жор, ты видел наш институт, когда заходил? Ничего не заметил? – спросил научный руководитель.
– Нет, ничего. Никого, вроде, не видел.
– Вот то-то! У нас осталось сорок процентов от прежней численности. Финансирования не хватает, зимой отапливаем только половину помещений, командировки и материалы с реактивами давно не оплачиваются, от поддержания коллекции семян пришлось отказаться. Какое ещё исследование своими силами? Тут бы выжить, сохранить кадры!
– Не будет никакого выживания с такими тенденциями! Неужели не ясно, что нам готовят одну большую борщевиковую пустошь на всю страну, без людей вовсе? – вырвалось у Георгия.
– Не говори ерунды! – вмешался начальник соседнего отдела. – Смотри, как здорово путч подавили! Переловят вредителей – и вернут финансирование.
– Какое финансирование, откуда? Борщевика всё больше и денег всё меньше!
– У меня дочь в министерстве работает, у неё надёжные инсайды.
Георгий посмотрел на собравшихся – уважаемых учёных, специалистов в своём деле. Только Наглейчук прошёл по партийной линии, начиная с власов-югенда в семидесятых. Опустошение и смирение в глазах первых, пустота и самоуверенность – у замдиректора. У всех – надежда на скорое спасение, которое непременно придёт, как только, в связи с победой над путчистами, обратят внимание на науку и увеличат финансирование. Сухо поблагодарив их за внимание, Георгий побежал на электричку, чтобы успеть в Институт планово-рыночных экономических стратагем, в котором ему когда-то помогли составить отчёт по невыполненному исследованию Эсмеральды Обоевой.
Атмосфера в ИПРЭСе, – частном аналитическом центре на сотню человек, расположенном на северной окраине Москвы, – была прямо противоположной БИРАНу. По коридору носились возбуждённые сотрудники, спешившие поделиться друг с другом новостями от конструктивной оппозиции, после чего торопливо присаживались на рабочие места вокруг большого П-образного стола, чтобы скопировать из газет очередной график для докладов центра и аккуратно расположить его на странице слева от основного текста. Каждый аналитик центра должен был выполнить дневную норму по написанным страницам. Президент института, Алкид Манилович Пауков радушно принял Георгия и даже выслушал его тщательно продуманную мини-речь на восемь минут. Правда, Георгий видел, что президент то и дело отвлекался на письмо, принесённое какой-то молоденькой курьершей. Составив скорый ответ, запечатывая его и вручая курьерше, профессор наконец обратил взор на Георгия:
– Ты всё хочешь потешить своё индивидуальное самолюбие, самореализоваться. А работать, если хочешь чего-то добиться, надо в системе. Зачем эти сомнительные теории без достаточного базиса, если у нас уже наработан огромный опыт и добыты необходимые, выверенные знания? У нас проведены сотни научно-практических конференций, опубликованы десятки томов! Не спорю, твоя гипотеза интересна. Но что она против нашего института в сотню человек, против всей РАН во многие тысячи? Академик Очин сейчас собирает новое научное движение, как раз по борщевику. Принято решение выводить новый вид крупного рогатого скота, не требующий содержания в хлеву. Он сможет поедать борщевик на любой стадии двухлетнего цикла, в том числе самостоятельно отыскивая его в неудобьях, давать потомство в нужном количестве, а после набора веса являться на мясокомбинаты. Тем самым, одновременно решим проблему обеспечения населения мясом и естественного ограничения распространения борщевика, создадим самоподдерживающуюся систему. Если хочешь, включайся в проект – место в моём центре для тебя будет! Могу замолвить за тебя слово перед академиком Очиным, если предпочитаешь бюджетное место и статус госслужащего…
Выходя из ИПРЭСа, Георгий наткнулся на курьершу, доставлявшую Паукову письмо.
– Вы в метро? – спросила она. – Тут по дороге собака без ошейника какая-то бегает, мне боязно.
Пока они шли до метро, выяснилось, что Аня (так звали девушку) – соискатель на кафедре политологии какого-то из московских вузов, сама уехала год назад из Киева, в котором стало совсем опасно. Гипотеза Георгия показалась ей вполне научной и заслуживавшей развития. Георгий даже удивился, почему украинку заинтересовала чисто российская тема борщевика и власовцев, но Аня, не влезая в подробности, ответила, что проблемы в России и на Украине общие. Обменявшись контактами, они разъехались: Аня к себе в университет относить ответ Паукова, Георгий – в супермаркет за продуктами и потом домой. Он едва успел на последний автобус.
3. Мария
Когда заиграл Скайп и на экране высветилось окошко с фотографией Даниила, Маша подпрыгнула от неожиданности. Ну кто бы мог подумать, что её бывший-либертарианец, два предыдущих дня непрерывно дававший интервью западным журналистам, соизволит откликнуться на её запрос и позвонит?
– Ой, Дань, привет! Спасибо, что набрал! Как ты там, хоть не голодаешь?
– Да спасибо, жив-здоров. Я просто предлагал встретиться в кафешках за счёт редакций, плюс меня ещё и приодели для интервью, чтобы не в плавках… Теперь у меня гардероб лучше, чем в Москве. А вчера вечером был на фуршете в «Эксклюзиве». Вот глянь у меня в Фейсбуке!
– Классные интервью! Задал ты им жару! И фоточка с Биллом роскошная! – восхитилась Маша.
(Конечно, это было грубой лестью: долго воспринимать лицо и голос Даниила забесплатно она давно уже не могла, поэтому ограничилась прочтением резюме. Пока же она, слушая Даниила, проверила его Фейсбук. С утра там появилась свежая фотография с подписью: «Я и невероятный Билл Клинтон на эксклюзивном фуршете», а дальше шли уже устаревшие московские статусы: «Обмениваюсь впечатлениями о концерте Скорпионс с потрясающей Йоко Оно» и т.д.)
– Правда? – обрадовался Даниил. – А я-то беспокоился. Ну так что там у тебя? Только давай быстрее, а то столько дел… Мы им этого так не оставим! За нас вся Европа, Маш, вся Европа! Ты не представляешь, какой тут интерес к нашему замыслу! Вот это интервью в костюме у меня ведь брали в «Амбассадоре». Понимаешь, в «Амбассадоре»! Посмотрим, что запоёт Хуйлер, когда у него спросят за порушенные свободы! Вот те, кто за него сейчас, будут на коленях просить со скамьи подсудимых! Послезавтра ПАСЕ собирается, а я буду в СПЧ подавать. Меня на слушания в Европарламент должны позвать или в Конгресс… Надо будет сформировать органы свободной России, с диспутами, утвердить состав Комитета… Сколько там осталось режиму? Да считанные дни!
– Погоди, погоди! – попыталась остановить его Маша. – Момент исторический, я понимаю. Но ты всё о будущем во вчерашних интервью говорил, и сейчас тоже. И получается, что предыстория такого грандиозного события остаётся в тени. Вот станешь ты зампредом Комитета, а как стал, не описано. Про заплыв я знаю и про взлом сервера охранки. А как ты догадался, что это и есть самое узкое место в резидентуре? И как синхронизировал с остальными протестантами?
– Ну как же? – удивился Даниил. – Всё на нашем форуме, на либертарианском! Ещё когда диспуты вели, поняли, что государственные ограничения на информацию – это и есть источник несимметричности рынков. Надо приватизировать информацию и продавать, а на деньги строить государство, где вся собственность изначально будет куплена или создана, а не насильственно властью получена. Продавали инфу о Хуйлере за биткоины, но автоматически переводили на счёт проекта «Либертария». А синхронизировали – да просто так получилось. Долго зрели и после фальсификаций на выборах наконец дозрели. Как поняли, что через пару дней будут мочить Хуйлера, так и присоединились. Председатель партии дату выступления остальных вычислил и разослал накануне.
– А какая у вас была программа на случай, если бы удалось замочить? – спросила Маша.
– Да не ленись, почитай наш форум! Всё давно расписано! Вывод войск и прекращение вмешательства за границей, примирение с Украиной, разоружение государства в качестве жеста доброй воли, становление частных армий. Если даже нам не ответят взаимностью, то всё равно мы в накладе не останемся. Каждый гражданин сможет инвестировать в защиту столько, сколько ему выгодно!
– А почему Либерман не сбежал и не арестован? – Маша с трудом вспомнила фамилию председателя малочисленной Либертарианской партии.
– В смысле, Фридман? – Маша покраснела от стыда, потому что давно так не путала политиков. – Так он моральный авторитет, собственно организацией не занимался. Академик и эксперт. Но пароль от кошелька с биткоинами – у него.
Тут на кровати рядом с Даниилом зазвонил телефон.
– Ой, Маш, мне тут снова бежать. Глянь, какой крутой телефон мне за четвёртое интервью отдали! Уже с картой и безлимитом на три месяца. Как чё будет, дам знать, не скучай в тирании!
Звонок прервался так же неожиданно, как и начался. Маша посмотрела на часы, надела траурное платье и побежала на похороны бывшего мужа-лютеранина.
Атмосфера в кирхе была чинной и благопристойной. Гости один за другим подходили к маме Эмиля и выражали соболезнования. Беседуя с Машей, бедная женщина расплакалась:
– Спасибо, Машенька, что пришла! Если б ты его удержала, может, и не затянуло бы в дурную компанию!
– Что за дурную компанию, Антонина Даниловна?
– Да вот эту, они там молились вместе с Канальей Идолопоклонской, а потом надумали просить у Хуйлера укрепления веры. А Канаха сама не пришла на стояние, обещала молить отдельно. Тварь такая, сегодня сидит в Комисстаге, как ни в чём не бывало, открещивается. Ни на одни похороны не пришла! А Эмиль ведь имел на неё виды…
– Не осталось что-то из его гаджетов мне на память?
– Нет, телефон подавило танком. Впрочем, вот карта памяти, вроде, целая – может, запишешь туда музончик какой…
К Зигфриду Ильясову, бывшему мужу-нацисту, Маша успела только на поминки. Парвуза, последняя жена Зигфрида, встретила Машу просьбой о деньгах:
– Он ведь всё выгреб на закупку оружия, я только потом поняла. Даже айфон мой спёр, чтобы стрим организовать, когда поймают Хуйлера с Линой.
– А у него что, своего не было?
– Был и есть, но старый в металлическом корпусе. Он эту дешёвку так жалел, что даже с собою не взял.
Маша, недолго думая, отдала Парвузе всю наличку и свой собственный новый смартфон, приобретённый накануне, выпросив старый телефон Зигфрида, якобы чтобы спокойно добраться домой. Но остаться у Парвузы пришлось до позднего вечера, чтобы помочь с наведением порядка после обыска и поминок. Мобильник Зигфрида, который всё время был при Парвузе, во время обыска не забрали.
Когда Маша наконец добралась до редакции, горя от нетерпения рассказать о проделанной работе и попросить содействия для визита в СИЗО к нацболу, начальника на удивление уже не было. Она удивилась, так как это было на него не похоже, но не придала большого значения. Познакомилась она с ним ещё до телевидения. Как вспоминала она о той встрече, работала она в жёлтой-жёлтой газете, где была комнатка с синими-синими обоями, у стенки стоял красный-красный диванчик, на котором спал зелёный-зелёный редактор. Не заразиться энтузиазмом у Олега Величко, работая у него в подчинении, было невозможно. Журналисты, которые выдерживали его за первую неделю, старались остаться с ним навсегда. Работа заводила, как наркотик, и когда заканчивалась доза, они судорожно искали новую. Такой же стала и Маша. Неудивительно, что она пришла вслед за Олегом на телевидение.
4. Олег
Крышка багажника приоткрылась, и в глаза Олегу направили яркий свет фонарика. «Ну, вот, пожалуй, и всё», – подумал он, пока его вытаскивали наружу. Но убивать не стали, хоть и приставляли к виску пистолет, всего лишь дали пару лёгких зуботычин и ударили в солнечное сплетение так, что Олег свернулся на траве.
– Задрал уже со своей козой! Колись давай, чего на начальника наезжаешь! – орал мучитель в маске.
Олег попытался присесть.
– Ни на кого не наезжаем, всегда ровно ведём эфиры, – простонал он.
– Кто козу в Кремль послал? Чего вам не сидится? – присоединился второй, пытаясь слегка пнуть Олегу ботинком по лицу, но тот увернулся.
– Какую козу? Кремль же закрыли.
По команде первого Олега схватили под руки и протащили десять метров, там начинался какой-то водоём.
– Слушай нас, фраер! Захлопни варежку, понял? Будешь много знать – состаришься, а будешь много вонять – состариться не успеешь!
Олега метнули в водоём, но глубина у берега была сантиметров пятьдесят, и он просто сел на дно. Истязатели сделали несколько выстрелов в сторону Олега, сели в машину и уехали.
Кое-как преодолев два метра, отделявшие его от кромки воды и упав на берег, Олег понемногу приходил в себя. Что это было? Схватили его на входе у дома и почти сразу затолкнули в багажник, затем долго везли. Убивать явно не хотели и даже избивали почти что бережно, значит, стояла задача только запугать и «предупредить». Но несли они при этом такой бред, что совершенно нельзя было понять, чем был недоволен заказчик дуболомов. Может, они решили, что он причастен к путчу и подослал к Хуйлеру какую-то бумагу, которую на их жаргоне называют козой?
Тут Олега осенило. «Коза» – это же Маша! Всё сходится! Он послал Машу в Кремль, она успела задать вопрос, но Чоулз толком не ответил. Какой-то дойчик спросил что-то ещё. Видимо, вопросы расстроили кремлёвское начальство, именно в них собака порылась!
Олег наконец-то смог подняться, выбрел на грунтовую дорогу, по которой уехал автомобиль, и пошёл по ней. Идти со связанными за спиной руками было неудобно, но уже через полчаса он вышел, шатаясь, к какой-то безлюдной деревеньке. Ни в одном из близлежащих домов не горел свет, но и время было, наверное, к полуночи – может быть, люди просто спят. Олег призадумался, стучать ли в крайние дома или идти к центру деревни, когда увидел в начале улицы невысокий силуэт с рюкзаком, направлявшийся в его сторону, тут же заковылял к нему и запросил помощи.
Силуэт скрывал молодого человека лет тридцати, явно любившего поесть и ведущего сидячий образ жизни, но всё ещё с не сильно выпирающим животом, поначалу весьма неприветливого. Он долго колебался, что делать, потому что принял Олега за пьяного или за участника бандитских разборок, но в конце концов пустил его в дом и уже в прихожей, включив свет, узнал известного журналиста. Помог развязать руки и принёс вату с перекисью, затем напоил чаем и взялся за телефон.
– Не стоит звонить в полицию, не тот случай! – успел попросить Олег.
Молодой человек снова бросил на Олега подозрительный взгляд.
– Особенности журналистской профессии, – пояснил Олег. – Не всякая угроза смертельна, не всегда обращение в полицию помогает.
– А что, картавое телевидение может кому-то не угодить? – язвительно поинтересовался хозяин.
Олег сдержал обиду и объяснил, что, даже не покушаясь на устои общества, можно улучшить положение дел с помощью правдивой информации. Например, кто устроил мятеж, до сих пор непонятно. Заговорщики могли навести следствие на ложный след. Ставя перед обществом острые вопросы, можно усовершенствовать работу демократического механизма. Никто из журналистов не посягает на легитимность Хуйлера – с помощью своей критики они только помогают резиденту контролировать честность подчинённых. (При последнем тезисе Олег даже зажмурился от стыда, потому что давно не втирал никому такую ахинею, но эта деревня, может, и захавает.)
Хозяин призадумался.
– Ну хорошо. Тогда посидите у меня, с утра снова пойдут автобусы. Я бы мог вызвать Вам такси, но не хочу светить свой телефон в этом деле. Если хотите, отправьте по электронной почте письмо жене и на работу, чтобы не волновались. У меня есть мобильный Интернет.
«А он умнее, чем притворяется», – подумал Олег. – «Надо бы выведать, что у него за тёрки с режимом».
Наутро их общение затянулось на два часа, и Олег пропустил несколько первых автобусов. Хозяин, представившийся Георгием, был из разряда сумасшедших учёных, раз в два года генерирующих неконвенциональную идею и не способных угомониться, пока не донесут её людям. Будет ли его новое гениальное открытие использовано потом, Георгия не волновало: он считал, что и так выполнил свой долг. Так было с концепцией растений-вредителей, которую удалось пропихнуть как фундаментальный результат всего института, так было с теорией миазмов борщевика, которую едва удалось запихнуть в приложение диссертации, так и сейчас с гипотезой о негодяях-власовцах, которые спят и видят, как бы сделать из всей страны борщевичную пустошь. Привлечь бы парня, с этакой научной основательностью, к расследованию путча! Времени и энергии у него – вагон. Олег поддерживал разговор наводящими вопросами, и только в самом конце, услышав отчаяние в рассказе о вчерашнем дне, попробовал дать совет:
– А напрасно Вы отмахиваетесь от предложения той девушки! Одно дело – Ваш институт или центр Паукова, которые получают деньги за заранее оговоренную работу, а Вы к ним подкатили со своим проектом, другое дело – когда человек со стороны сам заинтересовался Вашими идеями. Позвоните ей, договоритесь о встрече! Вдвоём доведёте проект до ума. Журналисты и не такие расследования проворачивают.
– А толку-то? – удивился Георгий. – Как журналистские расследования могут что-то изменить? Я не про отдельные отставки и посадки, а про устройство.
– Влияют они примерно так же, как и научные статьи, которые хоронятся в специализированных изданиях. Они изменяют состояние ноосферы и повышают вероятность изменений к лучшему в тот момент, когда изменения начнутся. Потому что направление изменений определяется ноосферой. Даже если журналист или учёный честно выполняет свой долг и влияет только на ноосферу, это уже достойный вклад. Конечно же, чтобы повлиять наверняка, нужна уже система.
– Какая ещё система?
– Алкид Пауков не такую уж ерунду Вам говорил, просто в его реализации из любой идеи выходит гарантированный пшик, из-за персональных качеств. Я о социальной системе – сообществе представителей разных профессий и статусов, которые помогают друг другу в решении частных вопросов и проталкивают своих посланцев наверх. Подобно тому, как это делают группировки, держащие своих смотрящих в Комиссрате. В 90-е такая группировка забросила наверх Хуйлера. Это ведь пустышка, раскрученная телевизором, все подвиги его – фотошоп!
– Но ведь наверх попадают те, кто уже во властной системе! А если кто и проскочит, то его перемалывают тем надёжней, чем выше взлетает.
– Не всё так просто. Во-первых, продвижение наверх возможно в разных измерениях. Госаппарат – только одно из них, да и там можно дорасти до среднего уровня, сохраняя порядочность. А можно стать крупным учёным и затем влиять на события с помощью авторитета. Известен ректор, который в своё время с помощью ножниц и клея нарезал Хуйлеру диссертацию из переводного учебника, а теперь стал миллионером. Можно стать деятелем культуры. Те же Бизонов и Масхадова поднялись благодаря своему голосу, и будь у них мозги в черепной коробке, могли бы помогать людям, когда их посадили торговать рожами в Комисстаге. Бандиты и бизнесмены, опять же… Я не про олигархов, которые держат общак, а про обычных. Большинству до фени чужие беды, они, максимум, изображают из себя патриотов и рассуждают на общие темы, чтобы самим себе казаться хорошими. Но какой-то процент поднимается над своими текущими хотелками. Не говоря уже о благотворительности, многие тайно помогали русскому восстанию против Украины.
– При чём тут наш бизнес к украинским тёркам? – удивился Георгий. – Там ведь не было наших войск! Левобережье Волги и Ахтубы – другое дело, там народ поднялся и мы помогли, иначе бы и там творился такой же кошмар, как от Саратова до Севастополя.
– Вы какого года рождения? – не смог сдержать раздражения Олег. – Восемьдесят шестого? Значит, к воцарению Хуйлера только окончили начальную школу, а родились при позднем Власове. И слушаете жульманш и нахтигалей. Вас учили тому, что украинцы – не русские. А многие постарше Вас так не считают, и на Украине не считают, потому и подняли восстание, чтобы воссоединить Русь. Мы знаем, как нарезали Украину на русских землях и переформатировали население, и то не вполне получилось. Думаете, та девочка из Киева только из научного любопытства заинтересовалась Вашими борщевиками и власовцами? Да это её личный интерес, не зря же она из Киева сбежала! И я в начале восстания был в Николаеве, это мой родной город, даже прятал разыскиваемого активиста, а потом и самому пришлось бежать через Румынию…
Георгий напрягся, но промолчал – было видно, что он привык сначала обдумывать критику. Олег подуспокоился и продолжил:
– Так вот, я не успел договорить о военных, которые тоже могут войти в систему. Ещё неделю назад я думал, что это самая безнадёжная категория нашего общества. Быдло быдлом. Оно и понятно: кто идёт в училище, он уже готов подчиняться, а к первой звёздочке у него выбивают остатки самостоятельности и мозги выветриваются с сивушными парами. Но тут этот мятеж с вертолётчиками…
– Ну мятеж-то точно подняли украинцы! – вспыхнул Георгий.
– Меньше внимайте жульманшам и нахтигалям, посмотрите сами бэканье и мэканье Чоулза на пресс-конференции! В мятеже участвовали военные и гражданские со всей страны и самых разных политических взглядов. Вопрос только, сами ли они сговорились или ими сыграли втёмную.
Осоловевшие глаза Георгия выдавали явный перегруз от неожиданной информации, ломающей картину мира. Перед дальнейшей вербовкой нужно было выдержать паузу. Договорившись поддерживать связь и предложив журналистскую помощь в расследовании борщевичной аферы, Олег тепло поблагодарил хозяина за помощь и поехал автобусом до Пушкино, а затем в Москву.
