Борщевичная пустошь: 1

Пролог. Смерть

Смерть резидента Хуйлера прилетела неожиданно, как задница из преисподней.

– Ку-ку! Я за тобой, – улыбнулась она пожилому плюгавчику, прятавшемуся в дренажной трубе под эстакадой.

Старичок отпрянул от непрошенной гостьи и загородился пышнотелой штангисткой.

– Меня нельзя! – взвизгнул он. – Я нужен партнёрам! Лучше Линку возьми!

– А что я? Почему я? – противилась штангистка. Она мучительно пыталась придумать причину, по которой должна пережить гражданского мужа, наконец сделала глубокий вдох и прочувственно произнесла:

– Пошло уходить на тот свет любовницей!

– Ладно уж, устрою вам свадьбу! – согласилась Смерть и улетела искать священника.

Вокруг свистели снайперские пули, где-то недалеко грохотала артиллерия. Издалека примчался бронированный «Мерседес», съехал с эстакады перед горелыми членовозами резидентского кортежа к воротам кирхи и посигналил. Из подвала выбежал перепуганный пастор с ящиками подмышкой и засеменил к автомобилю. Смерть перегородила косой дорогу.

– Чёрт! – зажмурился пастор, трижды сплюнул через плечо, наспех перекрестился правой рукой и схватился левой за пуговицу сутаны. Картонные ящики грохнулись на землю и порвались, по земле покатились бутылки элитного алкоголя и рассыпались сигаретные блоки. Пастор раскрыл глаза, но наваждение не проходило.

– Ты, мля, хто такая? Мне нельзя! Мне Папа обещал… за возвращение в лоно… и Ребе гарантии дал, Лара Бизарр…

– Да не твоя я! – успокоила его Смерть. – Идём, дело есть. Свадьба-экспресс.

Перепуганный пастор послушно поплёлся за Смертью под эстакаду. Резидент и штангистка узнали старого наставника и кинулись к нему.

– Пастор Шлак! Пастор Шлак! Отмолите! Мы же вам открыли линию… Для бухла и курева, помните?

Как не помнить? Никого из прихожан пастор не любил больше, чем эту пару! Однако перечить самой Смерти он не подписывался и затянул:

– Клянёшься ли ты, Вальдемар…

Вдруг в канализацию ворвался шофёр и заорал во всю глотку:

– Вертушки летят, вертушки летят! Сейчас расфигачат Мерс!

– Да, надо спешить, – согласился Шлак и, увидев на поясе шофёра кобуру, придумал, как быстро закончить. – Геркин, помогите старому человеку!

Глаза шофёра начали привыкать к полутьме. Следуя за указательным пальцем пастора, он узнал стоявшую в глубине трубы пару и несказанно обрадовался:

– Вальдемар Шеломович! Выручайте! Вы бросили вызов мятежникам, без Вас не справиться! Вызывайте стерхов!

– Тише тут! – перебила его Смерть. – Хуйлер венчается!

– Венчается? Венчается??? – шофёр попятился к выходу и нервно засмеялся. – Хуйлер венчается!

Cтоило ему выйти на улицу, как выпущённая вертолётом ракета угодила в «Мерседес» и разнесла его на обломки. Крышка капота полетела в сторону убежища и снесла шофёру голову, после чего потеряла энергию и с грохотом упала в трубу под ноги собравшимся. Смерть поняла, что на место прислали её сотрудниц.

«Не хватало ещё, чтобы на работе узнали, как я с ними нянчусь!» – расстроилась она и, не дожидаясь окончания церемонии, полоснула косой всех троих. Резидент, штангистка и пастор взвыли от испуга, но коса прошла сквозь их тела, словно через туман, и не подействовала. Настал черёд самой Смерти побелеть от ужаса:

– Умертвия! Они существуют! – закричала она и выскочила на улицу.

Глава 1

1. Георгий

Когда брызги из перебитого стебля полетели в глаза, Георгий не успел их прикрыть. Сокурсники Мартынова, с которыми его послали на вырубку борщевика, помогли промыть поражённые участки и привезли в больницу, но полностью вылечиться не удалось. Зрение упало, правда, в качестве компенсации развился тонкий слух. Стоило Георгию надолго выйти на солнце, как лицо и руки покрывались язвами, которые не проходили неделями. С годами чувствительность к солнцу снижалась, но судьбу ему борщевик искорёжил. За тот месяц, что Георгий с горящим лицом провёл дома, девушка его нашла кого-то другого и затем при встрече придралась к какому-то ерундовому поводу, чтобы выставить его виновным разрыва. В университете пришлось остаться на второй год, но это стало поводом больше не полагаться на лекции и читать учебники самостоятельно.

А потом была аспирантура в институте сельскохозяйственных культур, в котором в эти же годы осваивали мегагрант. Ещё при поступлении Георгий случайно подслушал, как Аркадио дель Патио, щуплый помощник резидента, предлагал институтскому замдиректора в противоположном конце зала:

– Грант на борщевик я тебе выбью, но ты тридцать… нет, сорок процентов проведёшь через лабораторию моей жены.

Эсмеральда Обоева, выданная за хмыря-помощника инфанта самарского клана, была самой состоятельной и продуктивной учёной дамой России. Без услуг её лаборатории не обходился ни один крупный госзаказ. Георгий плевался, когда его усадили за написание отчёта об экономике распространения сорняков, якобы исследованной лабораторией Эсмеральды. Он прочитал и систематизировал огромное количество материала, собранного агрономами и статистиками, никакого содержательного результата так и не вывел, но, по счастью, в комиссии КАНО не придирались.

Главным достижением институтского исследования считалась разработка теории растений-вредителей, не подпадающих под классические представления о сорняках. Правда, рекомендаций по преодолению напасти из теории так и не получили, кроме того, что классические способы бесполезны. Диссертацию Георгия, выполненную в рамках проекта, никак не пускали к защите из-за высказанной в ней абсурдной гипотезы генерирования борщевиком скверны. Сам он не хотел удалять её из текста, так как скорость распространения сорняка-вредителя никак не вязалась с любыми известными механизмами подавления одних растений другими. Наконец сошлись на том, чтобы заменить заведомо антинаучный термин «скверна» на суеверно-средневековые «миазмы» и вынести раздел в приложение. Журналы публиковать его статью с этой гипотезой не решились.

А ещё через пару лет институт выселили в дальнее Подмосковье и слили со всеми другими организациями биологического профиля, а здание передали более результативной, с наукометрической точки зрения, лаборатории Эсмеральды. Георгий, остывший к тому времени к родной специальности, без особого сожаления уволился из института, мирно расстался со второй девушкой, переселился на дачу и стал подрабатывать написанием липовых отчётов о научных исследованиях. Над новыми кампаниями борьбы с борщевиком он злорадно посмеивался: опыт подсказывал, что ни одна из них не будет доведена до ума.

Рутина была сломана, когда жарким июньским утром две тысячи восемнадцатого года в целях подавления путча отменили движение транспорта. Георгий, гостивший у родителей в Пушкино, решил добраться к себе в Тишково пешком, стараясь не выходить из леса. Возле Учинского водохранилища он подумал, что патруль наверняка отозван на подавление путча, и, невзирая на запретную ленту, решил пойти искупаться...

– Ёлки-палки! Что это? – вырвалось у него, как только он вышел к берегу. Георгий не мог поверить своим глазам. На прибрежной полосе в сотню метров не было и следов леса, а пустое пространство занимали заросли борщевика. На каких-то участках высота достигала пяти метров, а где-то густая молодая ботва, покрывавшая землю сплошным ковром, едва доходила до середины голени. Добравшись до кромки, Георгий окинул взором водохранилище. Сколько хватал его глаз, весь берег зарос борщевиком. Как такое могло случиться? Ведь отсюда питьевой водой снабжают весь мегаполис! Разве можно допускать это в самой экологической зоне ближнего Подмосковья?

Забыв обо всём на свете, Георгий поспешил домой и первым делом бросился к компьютеру. Его исходной гипотезой было, что поднимавшееся в прошлые годы водохранилище погубило лес, а денег на восстановление, из которых процентов сорок не могли не уйти в лабораторию Обоевой, хватило только на выкорчёвывание, но не посадку нового. Но нет: предыдущие несколько лет были засушливые. Может, наоборот, водохранилище обмелело, и борщевик занял опустевшее дно? А что происходило на обмелевших озёрах в других регионах? Георгий перерыл собственные заметки времён аспирантуры, лихорадочно смотрел карту за картой, выискивал сводки о погодных колебаниях на годы назад, но ни одна гипотеза не подтвердилась. Наконец, добравшись за тридцать часов беспрерывной работы до тысяча девятьсот девяносто шестого года и не найдя, за что уцепиться, Георгий понял, что пора остановиться. Он заварил чаю и стал переключать каналы на телевизоре.

На экране вовсю обсасывали поражение путча и чудесное спасение резидента Хуйлера от покушения шофёра Геркина, связавшегося с заговорщиками. Если бы не молитвенное заступничество пастора Шлака и не своевременный прилёт стерхов, запустивших по Геркину крышкой капота, кто знает, чем бы всё обернулось? И потом, не поведи резидент прилетевшую стаю в атаку на вертолёты мятежников, сейчас и в России мог бы происходить такой же кошмар, что на Украине.

Потом пошли интервью очевидцев воздушного боя и ролики с самыми яркими эпизодами столкновения, неумело снятые ими на мобильники. На одном из стерхов, стрелою бросавшихся в атаку на вертолёты и уворачивавшихся от НУРСов, безошибочно угадывался силуэт резидента с обнажённым торсом, который и в семьдесят лет сохранял отличную форму.

Всё это было очевидно и банально, а Георгий предпочитал аналитику. Он выключил телевизор и открыл экспертный канал на Ю-тубе. Профессор Вадим Нахтигаль и доцент Елизавета Жульман обсуждали историческую подоплёку неудавшегося переворота. Это были взвешенные, здравомыслящие эксперты с грамотным научным подходом, не боявшиеся критиковать власть и раскрывать истинные мотивы политических акторов. Вадим – импозантный знаток в дорогих очках и с сияющей лысиной на весь череп, всегда в безупречном костюме с клетчатой бабочкой, добродушно-ироничный в своей компетентности. Елизавета была ещё довольно молодая женщина, на несколько лет старше Георгия, но очевидно отдающая всю себя познанию и наукам: разделённые широким пробором волосы собирались с разных сторон в стянутый резинкой хвост, небрежный макияж не скрывал кругов под глазами, строгий костюм подчёркивал увлечённость. Но говорила она всегда интересно:

– Надо понимать, что мятеж был исторически обречён. Остановить прогресс невозможно! Современное общество владеет Интернетом и мобильниками, каждый второй может задокументировать воздушную битву, определившую судьбы столетия, и каждый первый – скачать видеоролик. Даже Вальдемар наш свет Шеломович со своими стерхами уступает в скорости современным дронам и становится всё более старомоден – Жульман всегда старалась уколоть резидента, и Георгий уважал её за объективность. – А эти ретрограды думали оградить страну железным занавесом и навязать нам в качестве повестки дня Украину, которая и так находится под пристальным вниманием международного сообщества…

– Можно только радоваться, что никто не купился на их посулы! – подхватил Нахтигаль. – Но это не снимает с нас святой обязанности докопаться до корней произошедшего. Мы провели статистический анализ биографии казнённых мятежников и нанесли данные на карту. Чем больший процент населения представлен среди предателей, тем краснее соответствующий регион, чем меньший, тем более синий. Вот посмотрите получившуюся схему «красного пояса» и сравните с электоральными предпочтениями на выборах девяносто шестого года! Тогдашний «красный пояс», проголосовавший за кандидатуру Зюгайлера, абсолютно идентичен сегодняшнему. Это пограничные южные регионы, испытавшие на себе влияние соседних стран и полные понаехавших украинцев и татар. К счастью, большинство граждан проявили зрелость и не стали менять резидента Власова непонятно на что.

– Конечно, я бы поспорила, правильно ли сам Андрей Андреевич выбрал преемника после той победы, – вставила важную оговорку Елизавета. – Посмотрим правде в глаза: Хуйлер, хоть его и расхваливает официальная пресса, не продержавшись и двадцати лет, начал тянуть страну в прошлое. Однако Зюгайлер оказался бы полным кошмаром – те же путчисты, только в профиль. И не зря мятежники из «Красного пояса», понаехавшие из Украины и Татарстана, перед расстрелом пытаются обмануть следствие, представляясь тожерусскими и кряшенами! Не хотят отвечать за свою землю – пришли распространять свои порядки на нашу…

Но Георгий уже не воспринимал их слов. Он уставился в появившиеся на экране карты, а затем и вовсе остановил ролик. Карта электорального «Красного пояса» девяносто шестого года в точности совпадала с картой наименьшего распространения борщевика в том же году – последней, на которой Георгий сдался в своих попытках найти хоть какую-то закономерность. Вплоть до оттенков красного, чуть ли не до долей процента. Неужели???

Думать над этим дальше он уже не мог – настолько устал. Отправив на печать совпадающие карты, он решил отложить их анализ на потом и свалился в сон.

2. Мария

Маша Синицына, репортёр КРТВ (Критически-рассудительного телевидения), злилась на очередного злопыхателя из Интернета, переиначившего аббревиатуру и назвавшего её канал «Картавым». На самом деле, среди репортёров канала картавых вообще не было, а регулярно приглашаемые эксперты отбирались по многим признакам, среди которых картавость выходила на первый план только тогда, когда редакторы хотели изобразить повышенную интеллигентность и миролюбие. Журналисты же честно трудились, собирали и доносили до народа своё мнение. И только процентов тридцать, по Машиным прикидкам, составляли откровенные циники, менявшие своё мнение, как перчатки, в зависимости от приказов начальства или новых хозяев издания. Остальные бодро втягивались в работу на очередном месте, выполняли задания редактора, подбиравшего подходящие им темы, проникались духом коллектива – и незаметно для себя искренне перековывались. Загрузка рядовых журналистов такая, что сил на самостоятельные размышления обычно не остаётся. Те же профессиональные блоггеры продажны вообще все.

Сама Маша была исключением и, как самоиронично замечала она подругам, её политические взгляды коррелировали не с редакциями, а с парнями, с которыми она встречалась, и с мужьями. Она сама не могла понять, были ли взгляды следствием нового романа или, наоборот, выбор партнёра – следствием эволюции во взглядах. В школе она ещё участвовала в движении юных хуйлеровцев, но со старших классов пошла в журналистику и к тридцати трём годам успела побывать нацболкой, коммунистской, почвенницей, евразийкой, имперкой, «зелёной», либертарианкой, лютеранкой, националистской и наконец стала либералкой. Третий муж был суровым нацистом, который разрабатывал план убийства всех евреев и «голубых». Женское сексуальное меньшинство он предлагал не трогать, потому что «они ведь ещё могут исправиться». После четырёх лет с ним Маша потеряла интерес к мужчинам и начала встречаться с девушками, но пока никого окончательно не выбрала.

Налив себе кофе, Маша включила беседу Жульман и Нахтигаля, но вынести эту ахинею не смогла. Какой ещё украинский след, если в мятеже участвовали четверо её бывших – парень-нацбол, парень-либертарианец, муж-лютеранин и муж-нацист? Нацбол взорвал петардой огромный пакет под куполом пастафарианского храма, обвалив варёной лапшой собравшихся верующих, либертарианец взломал серверы охранки и продавал желающим мятежникам GPS-координаты членов правительства, лютеранин с криками «Hier stehe ich – ich kann nicht anders!» участвовал в молитвенном стоянии на предполагаемом маршруте резидентского кортежа. Наконец, нацист, выкупив у либертарианца точку нахождения резидента, пытался в составе группы добраться до Лины Хабайлер, чтобы зачем-то раздеть её и Хуйлера догола перед камерами и потом убить обоих. Выжить удалось только первым двум: нацбола замели для показательного процесса, а либертарианец, некогда кандидат в мастера спорта, переплыл через Чудское озеро в Эстонию. Молитвенное стояние раздавили танками, а гомофобов-антисемитов облила напалмом стая стерхов.

…В редакции Машу уже ожидал Олег.

– Быстренько ноги в руки, хватай оператора – и к Сэндику на прессуху! Репортаж чтобы был к полудню!

– А что спрашивать? Чепуха ведь этот украинский след!

– Как чепуха, если очевидно? – удивился Олег.

Маша коротко рассказала начальнику об участии в мятеже своих бывших и о том, как она об этом узнала – когда из репортажей телевидения, когда из горестных звонков бывших свекровей. Добавила, что её бывшие никак не смогли бы сойтись во взглядах и участвовать в едином заговоре. Она по себе знала, что каждая перемена позиции даётся нелегко и основывается на новых пластах исторической правды. Например, когда-то она чуть не стала православной монархистской, узнав, что во времена Ивана Грозного в Англии казнили ещё больше людей, но парня с православно-монархическими взглядами под рукою не оказалось. Впрочем, начальник и так понял её сомнения.

– Хорошо, задай вопрос поострее! Но бывших не упоминай! Ещё придут с обыском…

3. Антон

За десять лет работы строителем Антон Глушков научился сколачивать бригады для мелких и средних заказов и вышел на неплохой доход. С началом войны заказы обвалились, ловить в Харькове стало нечего. К тому времени первый брак его распался, жена с дочерью уехали на Кубань, и Антон решил поехать на заработки в центральную Россию.

Успехи за первые два года были никакие. Заказчики и подрядчики на всех уровнях норовили «зажать» последние выплаты, а способа воздействовать на них у строительных бригад, собранных со всего СНГ, не было. Антон почти сразу начал замечать, что вроде бы высокие зарплаты московских строителей оказываются маревом либо из-за постоянных обманов, либо из-за плохой организации труда. Он недоумевал из-за постоянных задержек в поставке материалов, которыми заказчики или подрядчики чаще всего наказывали самих себя – ведь при этом росли и сроки, и стоимость строительства. Если оплата труда была сдельной, то задержки и безделье сразу повышали текучесть кадров, а если строители были на ставке, то застройщику приходилось снижать зарплату простаивающих рабочих, и он уже не мог заставить их вкалывать.

Во второй свой приезд Антон, организовав работавших с ним напарников, хорошо себя зарекомендовал на одной стройке, и ему предложили  стать прорабом на другой. Это было большое повышение, обещавшее высокую зарплату и дальнейший рост, но и на новом объекте генеральный подрядчик, не укладывавшийся в смету из-за плохой организации, начал задерживать зарплаты или выдавать половину обещанного. Антон знал, чем это закончится: деньги в итоге так и недоплатят, а виновным в глазах бригады, на треть состоявшей из серьёзных отсидевших мужиков, будет он. Кто-то просто пырнёт ножом. И когда не выдали вторую получку подряд, Антон ушёл с объекта.

Третья попытка была связана с московской программой капитального ремонта. Барон Османов, бургомистр столицы, сумел устроить замену вполне ещё годных труб на более тонкие и менее надёжные так, чтобы все заказы шли на завод его жены. А поскольку программа с огромным запасом перекрывала мощности завода, то трубы поставляли с большой задержкой. Оплата труда строителей в программе капремонта была уже сдельной, и они просиживали без работы и зарплаты половину всех дней.

Антон был близок к отчаянию: после оплаты патента и самого скромного питания, живя в ужасных условиях стройки, он за два года так ничего и не заработал. Может, затеянная этим Оленем (так звали барона) масштабная реновация изменит ситуацию на рынке? Антон поехал в Россию в четвёртый и – он уже всё решил – последний раз. Если сейчас не получится найти честную работу, он станет бандитом.

Солдат приподнял шлагбаум, автобус проехал двадцать метров и остановился у КПП. Пассажиры вышли из салона и выстроились в очередь на паспортный контроль. Антон вставил в телефон российскую сим-карту и почти сразу же услышал щелчок приложения «Работа в Москве». Открыв его, он прочитал: «Для работы в ближнем Подмосковье СРОЧНО требуется специалист с опытом набора рабочих бригад. Зарплата чистыми от 50 тысяч рублей, возможность дополнительного заработка. Адрес…». Вот оно! По крайней мере, можно перекантоваться.

Антон вышел из погранпункта и стал ждать, когда снова пустят в автобус. Предстояло пройти ещё и российский КПП. Степь вокруг была устлана борщевиком, превратившимся в настоящее бедствие. Тут взгляд Антон привлекла сцена на противоположной стороне дороги. Внезапно тронувшись с места у российского КПП до прохождения контроля и поломав шлагбаум, рванула вперёд чёрная «Ауди» и на огромной скорости преодолела нейтральную полосу. Российские пограничники, выскочившие вслед за нарушителями с оружием, не успели отреагировать, как автомобиль уже остановился у украинского погранпункта. Из «Ауди» выбежали Кроу и Масхадова – известная пара российских депутатов-украинофобов. Кроу был членом Компартии и крупным собственником недвижимости в столице, Масхадова – оперной дивой, обслуживавшей любые власти по всему СНГ. После участия в российских ток-шоу, посвящённых украинской тематике, двуличие и продажность обоих немало разоблачали в Интернете. Неужели их не арестуют прямо на границе? Но нет, они прошли погранконтроль за две-три минуты и тут же поехали дальше на юг.

– Может, и эти участвовали в путче, а до этого прикрывались? – вырвалось у Антона, как будто он с кем-то разговаривал.

4. Дарина

Лёгкий дым от жарки оладий постепенно уходил из кухни. Семья Лопухиных заканчивала завтрак. Радио тараторило о поимке по всей России новых и новых мятежников. Дарина видела горящие глаза своих братьев – они просто не находили себе места, всё время порываясь встать и выбежать. Жить в Химках и пропустить битву стерхов с вертолётной дивизией – это нужно умудриться! Надо же было уехать на тётину дачу за два дня до путча! А ведь могли бы сейчас пойти в дружинники и отлавливать предателей! Наконец Серёжа не выдержал:

– Не поеду больше на эту Волгу! Такое творится, а мы, как в тюрьме! Даже в Чебоксары не выберемся…

– Как ты можешь такое говорить? – пристыдила его мама. – Мы из кожи вон лезем, чтобы вывезти вас на природу! Хорошо, что тётя Оля уехала в Турцию и дала нам ключи!

– Зачем ей вообще эта дача, если она тут не бывает? – удивился Коля.

– Раньше бывала, – сухо отрезал отец. – Может, снова понадобится.

«Раньше»… опять это слово! Дарина вспоминала школьные годы, когда они каждое лето выезжали на море, а однажды даже слетали в Турцию. Отец работал продавцом одежды в магазине МГУ, пользовался льготами для госслужащих и смог пристроить Дарину на бюджетное место на факультете народных промыслов. А потом была реформа высшего образования, и его уволили за невыполнение нормы научных публикаций для университетских работников. Мама потом плакала и тихонько сказала Дарине, что даже уборщица магазина нашла, с кем договориться о публикациях, а бухгалтер и вовсе добился надбавки за высокий индекс цитирования. И только папа потерял место из-за своей непрактичности.

Слава Богу, что на них не висело долгов! Отцу было поздно переучиваться, он стал ездить по городу и предлагать одежду клиентам, а по выходным открывал в гараже мини-кафешку с традиционными блюдами, привлекая в помощники всю семью. Мамина зарплата медсестры не выручала, и она занялась эпизодическими подработками – подшивала одежду, готовила на праздниках, устраивалась в участковую избирательную комиссию. На последних выборах, прошедших за месяц до путча, Дарина её подменила.

Впрочем, лучше бы она этого не делала! По рассказам мамы, самой большой трудностью на предыдущих выборах было вычислить, какие избиратели из списка жителей участка проголосовали, не отмечаясь в журналах, – ведь в урнах часто находили больше бюллетеней, чем отметилось избирателей. Дальнейшим уточнением результатов занимались на вышестоящем уровне, никак не изменяя собранные цифры, но проверяя, попали ли они в правильную графу. Когда Дарина ещё только родилась, именно в Центризбиркоме исправили чудовищную ошибку местных комиссий и выяснили, что не Зюгайлер набрал пятьдесят шесть процентов, а Власов – сорок два, но ровно наоборот. Это спасло страну от коммунистического реванша.

А на этот раз избиратели голосовали настолько активно, что бюллетеней в урнах оказалось втрое больше, чем жителей на участке. В результате подсчёт голосов затянулся, председатель жутко нервничал и хватался то за сердце, то за мобильный телефон – судя по всему, он пропустил время приёма сердечного, а выходить не разрешалось даже за лекарством.

А дальше произошло нечто настолько ужасное, что Дарина чуть не разочаровалась в людях. Она читала, что от голода теряют человеческий облик, но такого и представить себе не могла. Оставшись на много часов без еды, члены комиссии всё громче жаловались, что мучаются без горячего ужина, но председатель никого не выпускал. В какой-то момент проголодавшийся секретарь комиссии схватил протокол и, забившись в угол, начал его жевать. Тогда член партии «Груша» Гершель Яблинскер набросился на него и стал кусать, а остальные члены комиссии разделились. Одни пытались выхватить из кучи протокол, как будто тоже хотели попробовать, а другие, – вцепившись руками и зубами в Яблинскера, оттаскивать его от секретаря – видимо, тоже хотели съесть кого-то из них.

– Ну а чему тут удивляться? – говорил Дарине Коля, когда она рассказала ему об увиденном. – Яблинскер вообще из Лемберга, а салоеды – они все шизанутые. Южная кровь. Не будь там украинца, съели бы, максимум, протокол.

Дарине было двадцать три года, Коле – двадцать и Серёже – пятнадцать. Только Дарина заканчивала престижный вуз, Коля поступал уже после увольнения отца и доучивался на простого повара, а куда определить Серёжу с его неровным характером, пока так и не решили. Дарина любила художественные промыслы и уже представляла будущую работу в каком-то из фольклорных городов центральной России, но сейчас её больше печалило, что за университетские годы она так и не успела выйти замуж. Даже парня у неё не было, и на факультете учились одни девочки. А что говорить о фольклорной провинции? Раздумья были прерваны новым нытьём Серёжи:

– А зачем связь отключили? Даже такси не вызовешь!

– За всё надо платить, сына, – мудро заметил отец. – Не бывает простых решений! То, что есть у нашей страны сейчас, далось очень нелегко. Был разгул бандитизма, бабушке с дедушкой не платили зарплату, шла война в Мордовии. Россия стояла на грани распада, и приход Хуйлера стал настоящим чудом. Он спас страну.

– И как же у него получилось? – восхищённо спросил Коля.

– Хуйлер уже вторым указом поручил правительству ускорить экономический рост, а министерству внутренних дел – снизить преступность. А потом строго контролировал: каждую неделю проверял цифры и говорил министрам, чтобы быстрее добивались результата.

Дарина обо всём этом читала в учебнике политологии, но снова поразилась простоте и гениальности управленческих решений резидента. Однако в этот раз она заметила в истории небольшой пробел и решила уточнить:

– А почему только вторым указом? Что было в первом и третьем?

Отец почему-то замялся, но ему на выручку пришла мама:

– Первый указ установил правовой иммунитет резидента Власова и его родных до пятого колена, по числу десятилетий правления. Это разгрузило суды от имущественных исков и прекратило переделы собственности. Третий – установил правовой иммунитет академика Дырина до восьмого колена, по числу лет мордовской войны. После этого преступников для ареста в Мордовии не осталось, и война закончилась сама собой. И вообще, пойдите лучше погуляйте – чего в доме сидеть? Ведь одно и то же по радио! Мы расскажем, если что интересное передадут…

Дарина быстро спустилась вслед за братьями по косогору и вышла на пляж. Больше на нём никого не было, хотя по выходным сюда приезжало немало отдыхающих из Чебоксар. Дачный посёлок, на краю которого стоял дом тёти Оли, почти пустовал, ближайшая большая деревня – Сосновка – в семи километрах ниже по реке, напротив неё – Чебоксары. Стоило отменить паромы в связи с путчем – и люди поисчезали.

– Я поплыву на остров и обратно, а вы, как хотите, – сказала Дарина братьям. Плавали они намного хуже неё, но двести метров до острова должны были одолеть без труда, и Дарина просто ставила им ультиматум. Тем было некуда деваться, и они стали боязливо пробовать воду пальцами ног.

Внезапно раздался сильный самолётный гул, и над лесом появился джет, летевший вдоль реки и быстро снижавшийся в направлении пляжа. Казалось, упасть он должен был задолго до Лопухиных, но подлетел ближе, накренился и ударился о воду сначала крылом, затем, немного развернувшись, – носом. Крыло сразу же отвалилось, нос самолёта с разлетевшимися стёклами ушёл под воду, и наверх резко приподнялся хвост, на котором был нарисован герб с улыбчивым сурком. Самолёт быстро тонул на полпути между пляжем и островом. В какой-то момент у него открылась дверь, и в проёме появилась фигурка в униформе, но тут самолёт погрузился под воду ещё больше, и человек пропал. Дарина, что было силы, поплыла к месту катастрофы.

Всё остальное произошло за несколько минут. Пока Дарина подплыла к самолёту, тот уже затонул, но пилот всё же выбрался на поверхность, неумело барахтаясь и пытаясь откашляться от воды. Плавать он, похоже, не умел, начал глотать новую воду и, наверное, потонул бы, если бы Дарина не схватила его за шиворот и не приподняла над поверхностью. Тот закашлял ещё сильнее, но потом немного успокоился и дал себя потянуть в сторону берега. Братья подплыли к Дарине намного позже и помогли только на мели, вытащив пилота на берег. Рука и нога пилота были окровавлены, на ноге виднелся порез, от одного вида которого Дарине стало плохо. Коля наспех перевязал ногу пилота более чистой серёжиной футболкой, после чего они с Серёжей взяли его на плечи и потащили домой.

Мама вколола пилоту обезболивающее и обработала его раны, отчитав Колю за никудышную перевязку и напрасно испорченную футболку. На руке были только поверхностные царапины, скорее всего, от лопнувшего стекла, и только на ноге – два глубоких пореза – видимо, нога застряла между какими-то деталями самолёта, и пилот её выдергивал. Раненый, который поначалу только стонал, лаконично отвечал на вопросы о своём самочувствии, и почти сразу заснул.

Когда семья разошлась по своим делам, Дарина вернулась в комнату и смотрела на незнакомца. Может быть, немногим менее тридцати. Отточенные черты лица с едва заметными затемнениями под глазами, запутавшиеся тёмные волосы, поднимающаяся в ровном такте грудь – какими судьбами занесло его в глухие края? Может, это то самое, о чём она думала утром? Дарина гадала, кем мог быть незнакомец, мечтала, чтобы он задержался у них на даче хотя бы на несколько дней, думала о том, как она его будет обо всём расспрашивать…

Калитка отворилась, и на участок вошёл обрадованный отец:

– Думал пойти в Сосновку, но тут связь восстановилась. Сейчас приедут спасатели.

Расстроенная Дарина выбежала в сад. Что за невезение? Казалось, судьба принесла ей шанс на всю жизнь, а тот снова уходит. Она готова была расплакаться. Впрочем, может быть, есть ещё несколько минут, за которые всё можно наладить? Она вернулась в гостиную, там уже собрались остальные. Пилот проснулся и, похоже, не сразу мог понять, где он. Наконец выражение лица стало более осмысленным, он какое-то время переваривал весть о спасателях, которые вот-вот приедут, и попытался вскочить, но, наступив на перемотанную ногу, тут же издал лёгкий вопль и рухнул обратно:

– Нельзя было звонить! У них всё контролируется! Они не лечить приедут!

«Что за ерунду он городит?» – подумала Дарина. – «Может, болевой шок подействовал?». Тут за воротами послышался шум двигателя, пилот побледнел ещё больше и торопливо заговорил:

– Меня лечить не будут. Я не успею. Люди должны знать! Не было никакого путча! Нас подставили! Мы хотели обратной связи, как в цивилизованном мире. Наличия демократической альтернативы, люди выбирали чтобы. Выступить с обращением, как декабристы. Стрелять начали наёмники Оффенбаха…

По деревянному полу веранды застучали шаги нескольких человек, дверь распахнулась и в дом ворвались сразу пять нацгвардейцев. Быстро набросившись на раненого и скрутив ему руки за спиной, они поволокли его к выходу. Тот не сопротивлялся и ничего не говорил.

– Что у него было, кроме одежды? – спросил старший у мамы.

– Ничего, только униформа. Вот она лежит, пришлось разрезать.

Снаружи раздались выстрелы.

– Ждите, сейчас приедут и заберут, – бросил старший нацгвардеец.

Один из солдат сгрёб униформу в пакет и унёс с собой, вся группа так же быстро вышла из дома, как пришла, погрузилась в машину и уехала. Труп пилота со скованными наручниками руками остался истекать кровью у ворот. Увезли его ещё через час.